– Да, вы позвонили не вовремя, – кивнула я утвердительно, ощущая, что если бедный профессор и доктор по совместительству загремит в больницу из-за меня, то все аспиранты меня казнят у дверей деканата.

– Интересно, – пробубнил Евгений Аркадьевич и стал внимательно изучать свой телефон, что-то периодически там нажимая. Затем сердце мое трепетной птичкой рванула в окно деканата, едва зазвучала загробная музыка и песня-напоминание о смерти. Вольфыч засмеялся и ушел из деканата, стирая слезы. В этот самый момент я поняла, что чертов отчет будет моей прилюдной казнью, а доктора ничего не доведет до больнички, даже я. Осенило меня под конец дня, когда к нам зачем-то наведался студент с кафедры химии. Я напрягла все свои извилины и вспомнила, что зовут юного гения Пашкой. По привычке, прикинувшись дурочкой, стала говорить комплименты:

– Паш, ты такой умный, мне вот подруга сказала, что никто на кафедре у вас не сможет получить лисий хвост!

– Почему никто? – удивился студент.

– Не знаю, не знаю! Говорит, это сложно, только профессионал решится на такой отважный поступок! – строила глазки я, стараясь снова не перекосить свое лицо, как это случилось с Вольфычем.

– Хочешь я покажу тебе эту реакцию? – спросил, наконец, Пашка.

– Да! – захлопала я в ладоши, как ребенок, дождавшись долгожданного вопроса.

Уже находясь около кабинета Волкова студент Пашка заметно поник, понимая, что это грозит отчислением и ему и мне. Лисий хвост, который мы получали еще в школе элементарная реакция, только есть нюанс, он токсичен. Пашка, отдавший часть своей жизни химии, не мог не знать этого, поэтому сейчас, находясь перед кабинетом заведующего кафедрой социологии в руках с бутылем азотной кислоты, стал заметно мрачнеть. Я девушка не из стеснительных, выхватила литровую бутылку с кислотой, открыла кабинет и стала на спиртовке нагревать пробирку с заветной кислотой, предварительно продумывая что делать, если мой любимый научрук задохнется от этого газа. Придется покинуть страну, желательно уже купить билеты. Пашка в противогазе влетает в кабинет в тот как раз, когда начинает появляться газ бурого цвета.

– Дура! Одень противогаз! – кричит мне подельник и кидает в меня зеленым приспособлением от токсических газов. Так, наверное, сошлись звезды, ведь в этот самый момент из моих рук падает бутыль с кислотой, пробирка со спиртовкой на пол, разливаясь неприятной лужицей, и входит он. Вольфыч недовольно шевелит во все стороны своим грациозным носом и испепеляет меня взглядом. Пашка ретируется к выходу, проклиная меня матерными словами, которые я впервые слышала от студента химика, еще и отличника. Евгений Аркадьевич кидается к окну, как в замедленной съемке, распахивает его и смотрит на обугливающийся линолеум у моих маленьких ножек.

– Евгений Ар, – снова начинаю заикаться я.

– Антонова! – звереет на глазах приличный с виду мужчина, в этот самый момент я почему-то подумала, что фамилия хорошо соответствует ему, – Это что еще такое в моем кабинете!

– Ар, – продолжаю я, тщетно пытаясь выговорить его отчество.

– Как вы теперь будете убирать это? – его лицо было перекошено от злости, еще бы такой линолеум изгадить.

– Щелочь есть? Можно нейтрализовать кислоту, – улыбнулась снова по-идиотски я.

– Какая на хрен щелочь? – приличный человек, заведующий кафедрой социологии, гуманитарий, доктор наук, а так выражается при студентке, бывшей, наверное.

– Ну реакция нейтрализации, а то ведь сейчас дырка в полу будет, – улыбалась я, ощущая дискомфорт от этой чрезмерно широкой улыбки.

– Черт, – выругался в очередной раз он и выскочил из кабинета. Наверное, за две секунды он преодолел путь с кафедры социологии до кафедры химии, потому что Пашка в своем противогазе пришел нейтрализовать кислоту и убирать за мной обуглившийся линолеум. Жизнь несправедлива, он ведь всего лишь хотел помочь.