– Улыбайтесь.

– Это разрешение? – он откровенно издевался. Он хотел перетянуть одеяло на себя, хотел быть на моем месте.

– Это ответ на ваш вопрос, Анатолий Викторович. Кому из жертв вы улыбались?

Анатолий присел на край койки и прислонился плечом к стеклу, продолжая держать голову наклоненной. Он не смотрел мне в глаза, хотя неподготовленному человеку могло показаться именно так. Старый прием, известный любому дипломату – если уставиться человеку в переносицу, создается иллюзия, что собеседник смотрит одновременно в оба твоих глаза.

– Мало кому. У меня не было случайных убийств.

– Вы так много сказали про улыбку, а про жертвы говорить уже скучно?

– Антон Денисович, вы же умный мужчина, да и подготовились к разговору. Думаю, уже классифицировали разделение жертв. Как мне кажется, в первую очередь вы начали с половой принадлежности. Я прав?

– Это логично, – подтвердил я, однако заключенному нужен был прямой ответ, необходимо было, чтобы я уступил.

– Я прав? – настаивал на ответе Анатолий, но лишних движений не совершал, все так же сидел на краю. Могло даже показаться, что он засыпает с открытыми глазами.

– Да. Затем возраст. Следом территориальная принадлежность. Дальше степень родства между собой и вами. И общего нашлось подозрительно мало. Но вопрос-то не об этом.

– Перед убийством они не видели улыбку. Это было бы кощунством и издевательством, а я делал все быстро, чтобы они ощущали как можно меньше боли. Что-то еще?

В голосе Анатолия появились нотки скуки и недовольства. Ему чертовски хотелось говорить о чем-нибудь, что интересовало его самого, но тут начался расспрос в очередной раз про причину заключения. Терять такого собеседника не хотелось, поэтому я примирительно кивнул головой:

– Почему вы начали разговор с казни? – в глазах Анатолия вновь появился интерес и он спрыгнул с койки.

– Просто представьте, Антон Денисович, как проще стало бы родственникам смертельно больных. Ведь не обязательно смотреть на финальные мучения любимого человека. Конечно, кому-то доставляет это удовольствие, но мы же знаем, что это отклонение.

– Как и убийство девяноста человек?

– Восьмидесяти восьми, Антон Денисович. Конечно, это тоже своего рода сбой психики, но давайте не будем смешивать садизм в латентном проявлении с целенаправленностью. У моей знакомой была полиорганная недостаточность. Пустив на самотек, бедняга довела свою печень до цирроза и уже на этом этапе стала обузой для семьи. Еще живые примеры скажут вам то же самое: смерть – выход.

– Вы помогли знакомой?

– К сожалению у меня нет медицинского образования, я не имел права и власти даже облегчить ее боль медикаментозно, – развел руками Фадеев.

– Анатолий, вы поняли, что я имел в виду.

– Возможно, – кивнул заключенный: – Но и вы поняли ответ.

В день знакомства с Фадеевым я планировал также зайти и к Оливеру или Алисе, но предпочел разобрать диктофонную запись беседы нового заключенного. Анатолий Викторович обещал быть неординарным пациентом, поэтому нужно было ловить момент, пока не начиналась психоломка.

Психоломка в тюрьме – стандартное и закономерное явление. У человека отбирают все, к чему он привык, поместили под наблюдение в помещение, где царят строгие порядки. “Белая Ночь” в этом плане была жестока по отношению к личности – только одиночные камеры, минимум контактов с людьми и максимум скованности. Насколько это было законно, вопросы отпадали моментально после ознакомления с причинами заключения. Фадеев убивал несистемно, как будто выбирал жертв случайно. Однако так могло показаться лишь на первый взгляд, когда на карте отмечалась география преступлений. Показалось бы и на второй взгляд, более пристальный, однако впоследствии подсказку к загадке систематичности Анатолия дал другой заключенный – Юрий.