, а больше всего голов забивал Бедфорд Джеззард[38]. Но даже за пределами футбольного поля Рой и Джон казались мне грандиозными личностями; встречаясь с ними, я всегда испытывал восторженный трепет. Закончив футбольную карьеру, Джон стал весьма удачливым бизнесменом, торговал американскими автомобилями и, навещая нас в Пиннере с женой Бет, парковал на улице «Кадиллаки» и «Шевроле» фантастического вида. Рой же, правый нападающий, просто был потрясающий игрок. Позже он перешел в «Ноттингем Форрест» и выступал за них в финале Кубка Англии. Этот матч я смотрел дома по телевизору, запихивая в рот шоколадные яйца, сбереженные с Пасхи специально для этого знаменательного события. Причем я не столько ел шоколад, сколько заталкивал его в рот в состоянии, близком к истерии. На экране происходило невероятное. На десятой минуте матча Рой забил первый гол. Его уже сватали в сборную, и гол, казалось, решил его судьбу: мой двоюродный брат – мой кровный родственник – будет играть за Англию! Это еще фантастичнее, чем американские тачки Джона! Но через пятнадцать минут Роя унесли с поля на носилках. Не гол, а перелом решил его судьбу – футбольная карьера закончилась. Нет, он пытался играть, но достичь прежнего уровня уже не мог. И в итоге стал учителем физкультуры в школе для мальчиков в южном Лондоне.

Команда, за которую болел мой отец, была далеко не такой сильной и внушающей страх соперникам – «Уотфорд». Первый раз он взял меня посмотреть игру, когда мне было шесть лет. Команда плелась где-то в самом хвосте так называемого «Третьего южного дивизиона» – рейтинг на грани вылета из футбольной лиги. На самом деле, незадолго до того, как я начал ходить на матчи «Уотфорда», команда сыграла так плохо, что ее действительно выкинули из лиги; но позже, после подачи заявки на повторное вступление, все-таки вернули обратно. Одного взгляда на их стадион на Викерейдж-роуд хватало, чтобы составить о команде полное впечатление: всего две крытые трибуны, очень обшарпанные и маленькие – не стадион, а какая-то арена для собачьих бегов. Если бы я тогда хоть что-то соображал, я бы мгновенно оценил и этот стадион, и потенциал «Уотфорда». Начал бы болеть за команду, которая действительно умеет играть в футбол, и тем самым я бы избавил себя от почти двадцати лет безысходных страданий. Но в футболе все по-другому или, по крайней мере, должно быть по-другому. Это как зов крови: «Уотфорд» – команда моего отца, а значит, и моя команда.

Да и вообще, для меня не имели значения ни обшарпанность стадиона, ни безнадежная бездарность команды, ни холод, ни пронизывающий ветер. Я с ходу влюбился в футбол. Впервые – живая игра, радостное волнение из-за поездки на поезде в Уотфорд, из-за прогулки по городу до стадиона! Восторг! Продавцы газет подходят каждые полчаса и сообщают счет в другом матче. Мы всегда стояли на одном и том же месте на трибуне Шродделлс – эта зона называлась «Изгиб». Попасть туда впервые – все равно как принять наркотик, вызывающий немедленное привыкание. Я заразился футболом так же, как музыкой: составляя собственный «чарт чартов» у себя в спальне, вырезал из журналов списки команд в футбольных лигах, прикреплял их к стене и постоянно обновлял счет матчей. От этой зависимости я так и не избавился, да и не хотел избавляться – ведь она перешла мне от отца по наследству.

В одиннадцать лет преподавательница музыки отправила меня поступать в Королевскую Музыкальную академию в центральном Лондоне. Я успешно сдал вступительные экзамены. И следующие пять лет по субботам с утра ходил на занятия классической музыкой, а вечером – на футбол в Уотфорд. Вечернее мероприятие, конечно, нравилось мне больше, а вот академия почему-то нагоняла страх. Все казалось пугающим: величественное здание в эдвардианском стиле на Мэрилбоун-роуд, славная история академии – сколько людей училось здесь, а потом они стали знаменитыми композиторами и дирижерами! Все, кроме классической музыки, было под строгим запретом. Сегодня, конечно, все по-другому – каждый раз, оказываясь в академии, я ощущаю, какое это позитивное место; учеников поощряют заниматься тем, что им нравится, будь то поп, джаз или стиль, который они выдумали сами; плюс всем дают классическое музыкальное образование. Но в мои времена одно лишь упоминание рок-н-ролла было кощунством – все равно что прийти в церковь и завести с викарием разговор о том, что вы всерьез заинтересованы сатанизмом.