– Не журись, тату, придут и в хату, – заверила Григорьевна. – Если у немца и вполовину так пойдёт, к весне, гляди, воевать – мужиков наших не останется. Баб с вилами начнут призывать…
– Нужда припрёт, я первой на пушку с вилами полезу…
Представив коротенькую Калиниху верхом на пушке, Лопаренчиха развеселилась:
– Пушка не печка. Она тебя так согреет – задом к небу прилипнешь.
– Фетиса, – почти шёпотом спросила Калиниха, – ты, часом, не рада ли немцу?
– Какой мне от него резон? – не смутилась Григорьевна.
– Да простой: кошку бьют, мышки розги подают. Не будет нашей власти – спекулируй, жри за всех совестливых! Чую, что и твои покупщики нонешние одного с тобой пошибу. Ты чего им сральню-то не показала? Всю ноченьку заплот мой обстреливали. Хороший человек до такого стыда не дожрётся.
– Во-он как ты выследила моих гостей! Жалко – не знали, что ты в задницу к имя заглядываешь… Надо было им по твоим шарам лупануть.
– Я и без шаров скажу: опять… навезла нам срамоты – то ль баптисты, то ль скоты…
У Фетисы из морщин, как ржавые пузыри из болота, вылезли бешеные глаза. Она шагнула на хозяйку. Калиниха метнулась к печи, ухватила сковородник. Григорьевна медленно вернулась к двери, сказала:
– Дай время, соседушка: не тем час дорог, что долог, а тем, что короток…
Глава 4
После снегопада воздух загустел. Подул сиверок. У Калинихи на крыльце Фетиса закашлялась, ругнула погоду, направилась вон со двора. Но не успела отворить калитку, как услышала, что кто-то идёт переулком. Она понадеялась – переждать идущего, однако шаги замедлились. Фетиса выглянула на улицу, за калиткой стояла Калинихина дочь Зинаида.
Лопаренчиха её не звала никак. Надо сказать, что и Зинаиде после встречи с Фетисой всякий раз хотелось отряхнуться. Однако на этот раз девушка поздоровалась и безо всяких предисловий сказала:
– Елизавета Ивановна Быстрикова умерла.
Григорьевна шагнула со двора – уйти молча, сделала пару шагов, но спиною всё-таки спросила:
– Не она ли вчера перед аптекарем у Сибторга хорохорилась?
– Отхорохорилась, значит, – ответила Зинаида. – Днём солдат к нам в госпиталь долечиваться прибыл; он своими глазами видел, как Александру прямо из хирургической палатки забрали энкавэдэшники. Вот Ивановну и скрутило…
– Ну а чё от меня ты хочешь? – так и не повернувшись, спросила Фетиса.
– То и хочу, что Нюшка заболела – простыла. В детской больнице нету мест, так её к нам в госпиталь положили.
– Положили – выхаживайте. На то вы и дохтора.
– Но, Фетиса Григорьевна, вы всё-таки девочке какая-никакая, а родня…
– Родня – от юбки мотня. Ежели взять по мне, так пусть они хоть все попередохнут…
Она уж было подготовилась к ругани, да Зинаида шагнула к себе во двор и задвинула на калитке щеколду.
Фетиса направилась домой. У своих ворот плюнула в отпечаток девичьего сапога, да только вдруг присела на корточки, скособенила голову, приглядываясь к следу, потом вскочила, побежала за ушедшей, но тут же опомнилась, развернулась и крупно пошагала к себе во двор. Однако в избу не свернула, а прямиком направилась в летник, где села на скамью и стала складывать кусочки памяти – составлять одну из картин былого.
Одной из зимних ночей запрошлого года в доме оставались Мария да Сергей, Фетиса возвращалась с поездки ранним утром. Шагая своим переулком, она увидела по снегу женские следы. Её озадачило то, что следы вели к ней во двор. На крыльце же ими был вытоптан целый точок. Там явствовали ещё и отпечатки зятевых костылей. Увиденным наполнило Фетису, как ядовитой отрыжкою. Тогда Фетиса ударом плеча высадила в доме дверь…