Несколько благословенных дней мы отдыхали от боев, проверяли свое оружие и технику, полугусеничные транспортеры, пулеметы и писали письма. Вскоре в эту плодородную часть Померании должна была прийти весна. Каждый день в голубом небе ярко сияло солнце. Свежая зеленая трава уже начала пробиваться наружу. Здесь и там виднелись цветастые пятна анемонов и других цветов, ласточки метались вверх и вниз с радостными весенними песнями. Так чудесно было валяться на спине на молодой травке, закрыв глаза, и подставлять лицо солнышку, размышляя о чем угодно, кроме войны. Тепло уже давно растопило лед на прудах и маленьких озерцах, поэтому мы уже в конце февраля могли принимать ежедневные ванны в небольшом озере поблизости. Наши израненные и измученные тела снова стали сильными и налились энергией.

Однако волна с востока поднималась все выше и выше, она неотвратимо надвигалась. Ее мчали вперед десятки тысяч американских грузовиков, русские солдаты получали миллионы тонн американских продуктов. Она уже сокрушила передовой бастион западной цивилизации, воздвигнутый против угрозы с востока, уничтожила первые памятники культуры. Плоды трудов германских и нордических колонистов, созданные тысячелетиями упорного труда, после жестокой борьбы были растоптаны дикими азиатскими ордами, сеявшими опустошение.

Но мы все еще верили! Будет ли наша часть мира превращена в руины только потому, что временно ослепли несколько сильных? Всей своей ненавистью, всей своей мощью они помогали сокрушить барьер, который преграждал путь потоку варварства и звериной дикости, который в безумном гневе бился о нашу защитную стену. Мы видели множество проявлений юношеской смелости, энтузиазма и духа самопожертвования среди наших солдат, а потому не могли поверить в мрачное предсказание Освальда Шпенглера о падении западной цивилизации.

Единственным, что нарушало наш безмятежный отдых, были налеты американских и русских истребителей, которые неожиданно возникали в небе и пикировали, обстреливая дороги. Их пулеметы превращали всех, кто там двигался, в окровавленные клочья. Но ведь они атаковали не только солдат, но и фермеров в полях, их жен и детей, даже маленьких детей, идущих в школы. Это приводило нас в бешенство.

Вскоре мы смогли слышать глухой гул, долетавший с востока. Раскаты постепенно приближались. Нам не было нужды идти на фронт, он сам пришел к нам! Местные жители начали укладывать ценные и самые важные пожитки на телеги и повозки, чтобы попытаться бежать от нового монгольского нашествия. Женщины плакали и заламывали руки, старые фермеры с печальным достоинством смотрели на них и лишь поджимали губы.

Ближе к вечеру мимо нас начали проезжать машины с ранеными. Обычно по вечерам мы спускались к дороге, чтобы выкурить сигарету на ночь, поболтать с местными, а может, и встретиться с девушкой. Но в этот вечер мы остались в лагере. Никто из нас не хотел видеть раненых и искалеченных солдат, их пропитанные кровью повязки, разорванные в клочья мундиры, искаженные болью лица. Зачем в последние часы покоя видеть напоминания о печальной судьбе, которая вскоре может ждать каждого из нас?

Мы прекрасно понимали, что вскоре нам предстоит отправиться на фронт, где нас ждет неизвестность. Там, где мы отдыхали, фронт казался не таким уж и плохим. Лихорадочное напряжение и постоянная смертельная опасность в траншеях смывали благодушное настроение. И самыми плохими были последние мучительные часы перед боем.

Отдаленные раскаты гремели всю ночь, и я не мог уснуть до самого рассвета и лежал, прислушиваясь. Мы лежали, курили, болтали шепотом о пустяках, пытаясь думать о чем угодно, кроме того, что нас ждало. Других, кому посчастливилось уснуть, мучили ужасные ночные кошмары, они стонали и вертелись во сне.