– Надо знать, когда послать все к черту.

– Я знаю.

– Когда?

– Всё к черту! – я резко повернулся к ней и поцеловал, а она улыбнулась и продолжила вести машину. До ее дома оставалось уже не так много.

Эти ее губы, еще влажные после поцелуя, растянутые в улыбке. Мне нравятся. И кстати, наверное, сейчас она думает о том, что довольна жизнью. Я знаю, что Альма по-настоящему хочет быть со мной. Всерьез меня любит. Знала бы она, как сильно люблю ее я. Все, что делается – ведь только ради нее. Этот город и ее работа, люди, друзья и коллеги – все это погубит ее тут, потому что всему этому она не нужна.

Мы проехали мигающий поворотниками фольк и на перекрестке повернули влево. Стал виден дом Альмы. Мне всегда нравилась ее подсвеченная двумя фонарями входная дверь. Дом навевал особое чувство гостеприимства, будто внутри скрывался самый теплый и уютный мир, который только мог быть. Хотя это все неправда. Я бы сказал больше, это в принципе не может быть правдой. Во всяком случае, до тех пор, пока я не отказался от мысли, что жизнь в городе – плохая идея.

Хорошо, что Альма разделяет мои взгляды и мы уезжаем. Я искренне радуюсь и не могу скрыть улыбку, которая возникает при мыслях об этом. Да и, по правде говоря, скрывать ее вовсе не хочу, от усталости или откровения.

Мы уже подъезжали:

– Оу-ла-ла, Джек. Я соберу вещи, и мы поедем. Или ты хочешь поехать завтра с утра?

– Ну, – улыбнувшись, я погладил ее руку, лежащую на рычаге передач, – если есть какие-то идеи на эту ночь, то лучше, конечно, поехать утром.

Альма слегка покраснела и стеснительно улыбнулась, глянув в мою сторону. Она открыла дверь и вышла из машины. Странно, ведь я не заметил, как мы остановились. Постоянно проваливаюсь куда-то в своих раздумьях в последнее время. И сейчас – вижу, как Альма смотрит сквозь лобовое стекло на меня, ждет, пока выйду и улыбается. Кажется, она думает, что я дурачусь, но нет, просто я немного не в себе.

Дергаю ручку двери и выхожу из машины. Толкаю дверь назад, и она с мягким хлопком закрывается. От капель дождя, что не успели высохнуть на дверце машины, мои руки становятся мокрыми. О, это приятная прохлада и влажность воды. Да, Альма, сегодня я покончу со своей жизнью. Со своей старой жизнью. И полноправно перейду в совершенно новую, иную и бесконечно другую жизнь. Естественно, полностью отречься от всего своего прошлого не получится, но жить наконец-то так, как хочется, точно смогу. Распрощаюсь со своей усталостью, подниму тебя на руки и пробегу столько, сколько ты захочешь. А потом упаду. И ты скажешь мне, что это было прекрасно. Наверное, мы уже будем где-то в поле и над нами высоко-высоко будут летать птицы. Спросить друг друга о том, не безумие ли это, будет уже лишним. Мы будем свободны друг от друга и всего того, что можем встретить вместе.

– Пойдем в дом? – взяв ее за руку, я указал на дверь.

– Да! – она обогнала меня, и сама повела вперед.

И все же, она совершенно безумна. Значит у нее получится выносить меня в моменты наступления моего истинного «Я».

Мы минуем два лестничных пролета и после небольшой манипуляции с замком оказываемся у нее дома.

Тусклый свет в прихожей, отделяющий входящих от остальной части квартиры. Разувшись, я ступаю на ковролин, который был расстелен по всей квартире, кроме ванной комнаты, и по которому она не разрешала ходить в обуви. А я обожал ее ковролин. Он всегда вызывал во мне желание ходить по нему босиком. Этот комфорт и мягкость, даже какое-то ощущение безопасности. Вдобавок к этому Альма прекрасно умела зонировать пространство, художественный вкус у нее был во всем. Такая атмосфера позволяла перемещаться по ее квартире, как на воздушном судне, с некой грацией и спокойствием, не торопясь перебирать ногами и попадать из прихожей в гостиную, кухню, спальню или ванную. Я устроился на диване перед небольшим столиком, верх которого сделан из каленого стекла с гравировкой в египетском стиле. Я узнал изображение бога Анубиса и еще какое-то знакомое божество с головой птицы, которое я никак не мог вспомнить.