Столь беззаветное стремление к счастью для дочери тронуло сердце Таланджи, напомнив о том, как ей самой не хватает отца. Может, солдат с кораблями ей и недоставало, но золото у Таланджи имелось, а девушке требовалось именно золото.

Просительница, Нав’рай, засияв, заулыбавшись от уха до уха, несколько раз поклонилась в сторону трона и покинула зал на гребне волны общего благорасположения. Принадлежала она к одному из переживающих не лучшие времена благородных родов – к семье, претерпевшей гонения и позор за связь с изменницей Язмой. Пока Таланджи путешествовала в Оргриммар и вела переговоры с Ордой, Совет Занчули, состоящий из верных ей воинов, жрецов и советников, счел ее семейство ни в каких злодеяниях не повинным. Однако оправдательный приговор не наполнил золотом их опустевших сундуков, и юная Нав’рай, оказавшись на грани нищеты, лишилась возможности достойно вступить в брак с возлюбленной, дочерью весьма богатого рода.

Ее нареченная, Кхила, нервно сцепив пальцы под подбородком, ждала на балконе, снаружи, в предусмотрительно наброшенном на плечи праздничном, великолепной работы бисерном плаще. Теперь союзу двух девушек ничто не препятствовало, и Таланджи с внезапным теплом в сердце смотрела просительницам вслед. Под крики радости, осыпаемые цветами и зерном, обе торжественно удалились. Ну что ж, в выборе плаща Кхила не ошиблась…

– Здоровья и счастья обеим, – пробормотал Лашк, первый и единственный тортоллан в совете.

– Сколько радости у крох, – добавил Джо’нок, щит Торкали. Не умещавшийся ни на одном из кресел совета, тролль-громила просто стоял рядом с Лашком. – Приятно видеть. Скучно, однако приятно.

Около пары дюжин зандалари задержались в зале совета, отделенные от советников высокими ступенями. Наверх, к центру, откуда Таланджи с прочими выслушивали обвинения и просьбы и объявляли решения, вели другие, куда более удобные лесенки. Безоблачное небо за спинами ходатаев казалось лазурным занавесом: из зала открывался вид наружу, на величаво кружащих над городом ужасов небес.

День выдался долгим. Долгим и изнурительным. Ходатай за ходатаем, просьба за просьбой… На деле время королевы принадлежало вовсе не ей, но этим Таланджи жертвовала с радостью – ведь главная ее гордость – народ.

– Осияй нас свет лоа, по-моему, эта – последняя, – вздохнула верховный прелат Рата, поднявшись на ноги и потянувшись.

Грудь и плечи Раты защищали пожелтевшие кости, поверх глаза покачивалась прядь немытых синих волос. Выслушивая ходатайство Нав’рай, Рата то и дело клевала носом: любовные дела низшей знати не внушали ей ничего, кроме скуки.

Но вдруг толпа внизу раздалась в стороны: в зал с криком, размахивая руками, ворвались несколько горожан, немедля завладевших вниманием не успевших разойтись восвояси зевак.

Боевой друид Лоти с усталым вздохом опустилась в кресло, звякнув украшенными клыками наплечьями о спинку из золота и эмали.

– Гонк меня унеси, когда же все это кончится…

– Так это правда?! – вскричал, протолкавшись вперед, рослый костлявый тролль, судя по загару и грубости кожи – из поденных рабочих. Надо лбом его, точно шипы, торчали вперед четыре жестких зеленых косицы, на спину был приторочен увесистый вьюк. – Правду в городе говорят?! Говорят, в Орде королеву пытались убить! Хотят ее свергнуть, а город себе забрать!

Разумеется, теперь ни о каких надеждах на покой не могло быть и речи. Лашк, сидевший справа от Таланджи, вслух застонал, уткнувшись зеленым клювом в подушечку ладони.

– Правду! – заорал кто-то снизу. – Хотим знать правду!

– К ответу Орду! К ответу предателей!