Такова природа травмы. Вы все время отвлекаетесь на беготню с ведрами, и у вас не остается времени на то, чтобы посмотреть на дыру в крыше.

Это ни в коем случае не ваша вина. В какой-то момент ваша чувствительность отключилась, потому что тогда вы бы просто не справились с болью. Ваше истинное «я» все там же, однако оно окутано пеленой непонятных гнетущих ощущений, которые воспринимаются как онемение, опустошенность или тоска. Может показаться, что с этим невозможно жить, но на самом деле – и моя книга об этом – именно они открывают путь к восстановлению целостности.

По мере того как я делился написанным в разных сообществах, занимающихся восстановлением после абьюза, созависимости, К-ПТСР (комплексных посттравматических стрессовых нарушений), и даже расстройств кластера B (пограничного расстройства личности, нарциссического расстройства личности, антисоциального расстройства личности, гистрионического расстройства личности), ко мне потянулись сотни людей, желая поделиться со мной своими историями и личным опытом. Я начал понимать, что, несмотря на уникальность истории каждого из них, в них можно было безошибочно угадать общую схему развития болезни. Если нас объединяло страдание, возможно, нас объединял и путь к избавлению от него?

У каждого этот путь будет свой. В моем случае это было сочетание осознанности, терапии и духовности. Я почерпнул знания об осознанности в литературе по психологии и у таких авторов, как Тара Брах. Кроме того, я изучил концепцию глубинной раны, опираясь на работы философов с мировым именем, таких как доктор философских наук Стефен Волински[3] и Лесли Темпл-Терстон[4].

Когда я поделился тем, что помогло мне, я обнаружил, что это нашло отклик почти у каждого из тех, с кем мы ранее общались, даже у тех, чья история отличалась от моей. Я узнал, что им тоже помогла эта методика, – вот почему я решил написать эту книгу.

В книге Psychopath Free я рассказал о том, что я чувствовал, когда произошло «разъединение с моим истинным “я”». Тогда я еще не понимал, что это значит и как мне «воссоединиться» с ним. И я не был одинок. Я часто слышу от переживших травму следующее: «Я скучаю по себе прежнему – тому, который умел радоваться сам, доставлять радость другим и любить».

Но что, если этот прежний «я» никуда не делся? Что, если просто что-то внутри нас настойчиво сигналит нам и отключает чувства, которые мы испытывали раньше?

Когда мы проголодались, мы едим; когда теряем физическую форму, идем в тренажерный зал; когда устаем, ложимся спать. Почему же тогда, когда мы чувствуем, что нас не любят, мы начинаем анализировать себя, пока нам не станет от этого только хуже?

Логичнее было бы в этом случае предложить себе полюбить. Но что, если мы не знаем как? Что, если перенесенная травма и стыд заблокировали вход для любви? Что, если наши эмоции заглохли, чтобы уберечь нас? Что, если опыт перенесенной травмы разъединил нас с нашим истинным «я»?

Без любви, приносящей нам утешение и душевный комфорт, мы будем наступать на те же грабли снова и снова. Все мы по-разному воспринимаем мир. И вот любовь начинает зависеть от внешних обстоятельств – мы ждем, чтобы другие открыли свои карты, прежде чем мы откроем им свои. Мы полагаем, что снова почувствуем себя счастливыми, если кто-то полюбит нас со всеми нашими недостатками (или каким-либо иначе выраженным способом, который для нас будет символизировать полное принятие нас извне). Но, даже если мы получаем желаемое, нам этого мало. Мы готовы принять за любовь чье-то внимание, променять уязвимость и открытость на признание наших заслуг, а душевную привязанность – на одобрение.