– Одна знакомая посоветовала Вас моей матери, – о чем я уже жалею, – Не знаю насколько чудесны Ваши методы лечения, но если я сегодня смогу поспать, то был бы весьма признателен.

– Что же до ощущения нахождения в состоянии крайней нервозности? Почему Вам так неспокойно?

Он издевается?

– Я же только что Вам сказал, – раздражение нарастало, я ощетинился, собирая ткань брюк на бедрах, – Я не могу спать.

– Почему? – удивлённо, словно ребенок, не знающий, что дважды два – четыре, спросил он. Я подскочил со своего места, желая прекратить весь этот фарс.

– Откуда мне знать? Я просто проснулся три недели назад и больше не знал сна! У меня уже мозг отказывается функционировать, едва различая вымысел от реальности! Везде только проклятое цоканье каблуков и дикое желание убраться под....

– Цоканье каблуков? При чём здесь цоканье каблуков?

– Вы вообще меня слушаете? – зло прорычал я.

– Отчётливо, – кивнул Гарольд, – Вас раздражает цоканье каблуков. Даже собственных туфель?

Я смотрел на него во все глаза. Неужели Розалин помог этот полоумный мужик?

Мысленно я сделал себе пометку: сказать матери, чтоб держалась подальше от общества своей хоть и дальней, но подружки.

Ах, да, пометка под номером два: насрать на крыльце сучей Розалин.

Я обессилел от собственного негодования, усаживаясь обратно, и потёр висок, ощущая на кончике языка привкус скепсиса.

– Меня не бесит звук собственных туфель и чьих бы то ни было туфель, сэр, – процедил я сквозь зубы, – Меня бесит звук, засевший в моей голове после последнего сна.

– Расскажите подробней, – попросил он, прихлебывая чай. Я уже устал как-то реагировать на его ответы.

– Вряд ли это внесёт какую-то ясность, но раз уж Вы настаиваете… Я помню яркие глаза, эта женщина спускалась вниз, и я обратил внимание на ее туфли, короткое постукивание каблуком. Не знаю, чем меня это привлекло, но в тот момент я не ощущал любопытство, мне казалось за этим звуком скрывается угроза. Конечно, я был бы в восторге, имей этот сон более пикантное продолжение, но приходится довольствоваться малым.

– Почему именно чувство страха овладело Вами в тот момент, когда Вы глядели на женские ноги?– он проигнорировал мой последний нелепый комментарий, – У Вас есть какие-то травмирующие воспоминания, связанные с женским полом? Может, матерью?

Я цокнул, отмахнувшись от его слов:

– Ну что Вы такое говорите? У меня отличные отношения с моей приемной семьёй.

– О. Оу, – протянул Гарольд, он задумчиво почесал короткую бороду, пропуская седые волоски через пальцы, – А что-нибудь о своей настоящей семье?

Напряжение протянулось по моим нервным окончаниям. Я сделал вдох, оказавшийся до смешного коротким. Только приближенные к семье знали, что я неродной своим названным отцу и матери. Они были…

– Что Вы хотите услышать? – я понимал, что защищался от самого страшного, что могло быть у ребенка тех лет – незнания, – Душераздирающую историю моего детства, которая напрямую влияет на мою бессонницу?

Он, не мигая, смотрел на меня прямо. Открыто, ожидая ответа.

– Видимо Вас ждут огорчение и внезапный спойлер, док, – ее нет. Нет истории.

Гарольд дёрнул бровями вверх. Мой ответ не тянул в номинации " самый оригинальный ", но меня это особо и не задевало.

– Они нашли меня, одного, с пробитой головой, волочащего ноги где-то на трассе, – я коснулся лица, устало потирая правую бровь. Почему-то стало смешно от произнесенного, я улыбнулся ему, – Забавно… Никто из проезжих не думал остановиться, чтоб поинтересоваться, почему шестилетний ребенок бродит в метель один. Они просто проезжали мимо, спеша по своим делам. А я шел по обочине, бесцельно куда-то вперёд. Мне кажется, если бы не большой сердце Кристи – Боб так же проехал мимо.