Сумочка выскользнула из моих дрожащих рук, дешевая цепочка звякнула, бесчисленные побрякушки вывалились наружу, и я выругался вслух, проклиная Гарольда, бездонные кармашки псевдо-кожаного изделия и весь этот чертов мир.

Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу!

– У тебя там все в порядке? Я услышала какой-то шум, – из-за двери донесся сладкий голос Нереи. Когда-то она жила через два дома, и наши матери часто зависали в гостях друг друга, прихватывая своих детей с собой из вопроса больше безопасности имущества, чем нас самих. Она казалась мне милой куколкой в то время, пока не выросла в заядлую оторву. И как уже можно было догадаться, – алкоголь и колеса приходились ей верными друзьями, любимыми аксессуарами в сумочке чуть больше моей ладони, которую я бросился собирать, падая на колени.

– Все отлично, детка, – крикнул я, – Как там Рейчел?

– Ты же ее знаешь – стремится доказать себе, что еще не сошла с дорожки и задает жару отцу.

– Бедняжка Роб.

– И правда.

Да где же он?

Я вытрусил содержимое на пол, и матрас белых столбиков в два миллиграмма каждый глядели на меня в ответ.

Бинго.

Господь, храни зависимость этой девчонки во веки веков.

Аминь.

Короткие щелчки от вскрываемой упаковки наполнили узкое помещение. Я отставил таблетки на край треснувшей раковины как раз в тот момент, когда кулачок Нереа несколько раз постучал в дверь. Я схватил ее вещи, наспех засовывая обратно.

– Луис? Ты торчишь там уже пятнадцать минут, – ее голос отражал беспокойство. Готов представить, как она будет истерить, когда увидит чем я тут занимаюсь, – Я могу войти?

– Секунду!

Я щёлкнул замком на сумочке Нереа, закидывая его на небольшую тумбочку, где лежали полотенца и резко развернулся к раковине, дергая за ручку смесителя как раз в тот момент, когда она открыла дверь. Натянув свое самое бесстрастное выражение лица, я медленно повернулся к ней лицом, делая вид, что все еще мою руки.

– Тебе нужно воспользоваться уборной? Я уже закончил, – сорвав с крючка полотенце для рук, сказал я. Она удивленно уставилась на меня своими большими голубыми глазами, будто видела в первый раз. Наспех смахнув влагу, я бросил полотенце в раковину, и дребезжащий звук привлек внимание обоих.

Ком, подобно рыбьей кости, встал поперек горла.

Пожалуйста, только не это!

– Что это было? – тут же спросила Нереа. Я вскинул бровь, борясь с желанием броситься назад и засунуть руку по локоть в слив, но было поздно – два булькнувших отголоска дали мне понять, чтоб я катился к черту.

– Не знаю, здесь все, как на соплях, – правдоподобно пожал плечами я.

Мои ноги отказывались покидать эту комнату. Мой разум орал, чтоб я оттолкнул ее ( или вырубил) и сбежал восвояси со своим новым предметом гардероба в лице сумочки Нереа.

– Луис? Ты не мог бы…, – замявшись, она отвела глаза, и смущение прилило к ее щекам.

Я остался по ту сторону, слыша журчание, и короткие постриженные ногти впились в кожу, оставляя полумесяцы на внутренней стороне ладоней. Ухмыляющееся лицо моего экс-психиатра встало перед глазами. Оно явилось мне и в первый день после случившегося, когда я мялся в какой-то аптеке, где можно было без рецепта достать ксанакс. Среди небольшой толпы торчков, придурков, пронятых дрожью от зависимости к медикаментам, я стоял, притопывая ногой. За стеклянной перегородкой на меня то и дело взирал фармацевт, и я увидел в его лице тень Гарольда, с издевкой поглядывающего в ответ.

Я так и слышал в своей голове: "Вы так никчемны, Луис".

Ксанакс закончился. А я выходил из себя, шаг за шагом подталкивая к нервному срыву. Диего, мой друг, приторговывавший травкой и кое-какими колесами на досуге, так же не отвечал. Второй повод для Гарольда поржать над моим провалом в квесте о погоне за сновидениями. Тогда-то до меня и снизошла Нереа, вернувшаяся в родительский дом на иукэнд, и я подумал, что все же небо ко мне благосклонно.