– А дети? – Я почесал в затылке. – Дети-то на самом деле есть?

– Ну, как тебе сказать… – Алла отрезала себе еще один маленький, аккуратный кусочек котлеты и принялась разжевывать его с таким усердием, словно это была техасская воловья жила. – Дети-то есть, конечно, иначе чьи же тогда мордочки изображены на фотографиях. Но они уже действительно очень больны, им ничего на свете не поможет, ну а некоторых вообще и в живых-то давно нет. Таких девяносто девять процентов. Есть один процент, я его называю «легальным процентом», который действительно проходит курс лечения здесь или за границей и выживает. Они двигают этот бизнес вперед потому, что являются наглядным доказательством, которое можно предъявить сердобольным лохам, мол, вот, смотрите! Ваша помощь сотворила чудо! А еще есть просто детские фотографии…

– То есть? – не понял я.

– Ну, что «то есть»? У тебя есть детская фотография? Приноси ее. Мы сделаем из нее объявление с твоей мордочкой, напишем, что у тебя рак крови, что ты не хочешь умирать и для того, чтобы отправить тебя в Израиль, нужно собрать пятьдесят тысяч долларов. Может, всю сумму не соберем, но что-то да накапает. Милосердие и благотворительность – это хороший бизнес, поверь мне, милый мой. Мы было начали заниматься этим в Бельгии, но там много рисков. Проверки разные, комитеты… А сейчас хотим попробовать серьезно развернуться здесь. Если ты вздумаешь сказать, что это подло и недостойно, то считай, что разговора не было, и ты можешь и дальше продолжать, как ты там выразился? – ах да: командовать оравой тупых болванов. Я просто предлагаю тебе серьезную возможность заработать серьезные деньги. С каждой спасенной малютки тебе будет причитаться, – она помешкала немного, – пятнадцать процентов.

– Двадцать, – выпалил я, – пятнадцать мало. Двадцать в самый раз. Пять процентов на покупку свечек, чтобы можно было ставить за спасение души.

– Милый, умный мальчик, – проворковала Алла и отрезала себе еще кусочек котлеты.

Описывать этот «бизнес» в мельчайших подробностях я не стану, так как вам, мои читатели, и так уже многое стало понятно. «Ложная благотворительность», то, чем предлагала мне заняться Алла, лишь один из элементов колоссальной индустрии попрошайничества, в которую включены и страшные нищие оборванцы и оборванки, и безногие инвалиды в военной форме, и дети с табличками «умерла мама» или, скажем, «сгорел дом» – это низ пирамиды индустрии попрошайничества, ее подошва. А вот афера с больными детьми – это более высокие сферы пирамиды, но все же и не они еще самые высшие. Выше стоят международные благотворительные организации, оказывающие «гуманитарную» помощь: через них отмываются такие средства, что при одной мысли об этом у меня, теперешнего, респектабельного, чьи ноги обуты в шкуры нильского крокодила, во рту появляется приятный вкус плодов мангостина. Само собой, все верхние уровни пирамиды занимает церковь: она и только она вне конкуренции. Столько, сколько собирает церковь, не соберет никто и никогда. У церкви слишком веские аргументы. У Аллы все проще: косметология – это так, больше для отвода глаз, официальная ширма, а на деле: несуществующие больные дети, существующие больные дети, одним словом, детское несчастье – вот основной инструмент в бизнесе Аллы. Деньги, сделанные на доверии и горе. И она предложила мне, если так можно выразиться, «прыгнуть в долю». Ей был нужен «презентатор» – молодой человек, умеющий убеждать. С моим талантом прораба я подходил как нельзя лучше, да и был к ней, если так можно выразиться, «как нельзя ближе». Таким образом Алла решила сделать меня своим «партнером».