Заключенные жалкой кучкой сгрудились во дворе, не решаясь идти дальше, хотя ворота превратились в кучу искореженных железных прутьев.

– Может, там кто из ментов убитый? – несмело предположил лысый уголовник. – Шпалером бы разжиться.

– Дуй к улице, – приказал ему Щур, – погляди, как там.

Лысый, боязливо ежась, трусцой побежал к воротам, далеко стороной обходя свежую воронку; выглянул из-за обломка стены.

– Никого! – обернувшись, он призывно помахал рукой.

– Пошли! – скомандовал Щур.

Все это Гнату не нравилось – взрывы, пожары, побег из камеры через пролом под потолком. За свою жизнь он видел здесь и царских жандармов, и немцы уже приходили, и красные конники, и поляки, и опять немцы, и вновь красные. Смены властей приучили к осторожности, скрытности и осмотрительности в словах и поступках – надейся только на себя, от других помощи ждать нечего.

Опять же совсем неизвестно, что на уме у треклятой уголовной братии – Цыбух помнил их угрозы и потому не собирался оставаться рядом с ними надолго. Ну их к бесу! В свою сторону подастся, ежели отсюда выберутся, а с этими ему не по пути. Поэтому, проходя мимо кучи железа, разорванного силой взрыва в спирали, он нагнулся и подобрал кривой обломок прута, незаметно запихнув его в рукав телогрейки, – так надежднее.

Ивась, шагавший впереди, ничего не заметил. Он вертел головой, опасаясь, что кто-то из охраны мог уцелеть и теперь, прищуря глаз, нацелиться им в спины.

Гремела близкая канонада, со стороны солнца на городок заходили новые волны самолетов, в воздухе висела пыль и кислый запах взрывчатки, смешанный с гарью. Улица была пуста, небольшая площадь в конце ее тоже. Там догорало какое-то здание – при поляках в нем размещалась управа, вспомнил Гнат; посредине проезжей части лежала убитая лошадь и разбитая телега. И ни души, словно все разом вымерло.

– Так, братцы арестанты, – длинно сплюнув, начал Щур. – Давайте решать, кто куда.

«Братцы арестанты» понуро молчали, переминаясь с ноги на ногу, настороженно поглядывая по сторонам, – им не нравилось решать такие вопросы прямо здесь, недалеко от проклятой тюрьмы, где они провели кто день, кто месяц, а кто и больше. Хотелось разбежаться и, как тараканы, забиться по щелям.

– Туда, – махнул рукой на восток Щур, – я не иду. Кто остается со мной?

Помедлив немного, рядом с ним встал лысый, потом еще несколько человек. Особняком остались стоять Цыбух, Ивасть да два «додика», как презрительно звал их в камере Щур. Один – близорукий мужчина, вроде бы проворовавшийся председатель артели, – недоуменно спросил:

– Но тут же бомбят! Война, наверное?

– Желаете к своим? – недобро сузил глаза Щур. – Нам они на Колыме пайку выделят, а мы вам здесь отмерим!

Шагнув вперед, он ловко ударил близорукого бухгалтера в зубы. Тот упал.

«Все, началось! – похолодел Гнат. – Сейчас и нам каюк. Этот гад подмять под себя всех хочет, сразу показать, кто теперь хозяин».

Неожиданно за близорукого вступился Ивась. Его крепкий кулак угодил Щуру прямо в переносицу, и тот, отлетев на несколько шагов, завалился в придорожную канаву. Не долго думая, Гнат вытянул из рукава прут и рубанул им по плечу лысого уголовника, отмахнулся еще от кого-то, потом дернул за рукав Ивася и побежал мимо разбитой телеги через маленькую площадь, на которой догорало здание бывшей управы. Слышал, как бежит следом Ивась и еще кто-то…

Свернув в тихий проулок, Гнат остановился, привалился плечом к забору и перевел дыхание. Обернувшись, увидел Ивася и того, близорукого председателя артели, с припухшими разбитыми губами и носом. Больше никого не было.