Саша спокойно поблагодарил за все для него сделанное, а вернувшись из секции, нашел квартиру пустой. Ничего не исчезло, кроме одежды матери и ее сумочки. Все выглядело так, будто она ушла на работу. Но там женщина не появлялась.

Ее безуспешно искали, а потом началась Сашина бурная юность. Денису не было дела до брата и тем более его «спортивных забав», ведь он «развивал свой бизнес». Бизнес был прост: съездил в Китай, купил одежду, продал на рынке.

Саша превратился в тощего растрепанного подростка в дырявых кроссовках. Эти кроссовки его сильно подвели. Скорость и ловкость играли важную роль, если очень хотелось фруктов, а денег не было. На местном рынке Сашу прозвали Пэрсик. Торговцы относились к нему как к комару, вреда, конечно, немного, но само присутствие раздражает. Их терпение лопнуло, когда Саша стащил дыню.

На что только не натыкаются ноги пешеходов. Тогда это была длинная щепа из деревянного настила. Она угодила как раз в дырявый кроссовок. Саша упал, дыня раскололась. Парень быстро вскочил на ноги, но рыночные торговцы с воинственными криками уже настигли его. Мамаши, степенно гулявшие с колясками, поспешили увезти детей подальше от истошного Сашиного визга. После двух месяцев, проведенных в больнице, он снова вернулся в пустую квартиру, но ненадолго.

– Ты же хочешь покататься на лыжероллерах? – с улыбкой говорил ему Денис. – В лагере ты сможешь этим заняться.

За окном моросил дождь и пролетали желтые листья. Саша долго хлопал ресницами и смотрел на брата своими большими глазами, как умная корова перед отправкой на мясокомбинат. Денис уже хотел сказать: «Это временно. Ты должен понять».

Но Саша, к его радости, без всяких истерик собрал сумку. По такому случаю соседка Клара купила для своих кошек дорогой колбасы, а себе дешевых конфет. Она надеялась, что никогда больше не увидит этого «маленького гнусного собачника».

Детский дом и вправду чем-то походил на лагерь для несовершеннолетних узников. Там постоянно на кого-то кричали, и кто-то у кого-то отбирал поломанные игрушки за неимением целых. Не то чтобы тот детский дом отличался особенной запущенностью. Просто детская любознательность призывала все новое разобрать по частям, ну, а собирать снова было уже не столь интересно. Персонал же списывал все на трудных детей, воспитатели были уверены, что к ним попадают только такие. Еще была уверенность, что эти дети не приучены к заботе и совсем ее не ценят, из чего следовало: «Пусть играют тем, что есть, новое все равно сломают».

Иногда воспитанники кричали от скуки, чтобы позлить воспитателей. Даже получить оплеуху было гораздо интереснее, чем просто сидеть и пялиться в стену, как Геня-дурак. Он сидел на своей кровати, перебирая какие-то палочки, на сами палочки не глядя. Даже когда его пихали или шлепали, Геня никак не реагировал, продолжая таращиться на стену. Если палочки у него отбирали, он начинал перебирать собственные пальцы. Другим детям это быстро надоедало, и они оставляли несчастного в покое. Геню побили только однажды, когда за ним приехали приемные бельгийские родители. К папе с мамой хотели все и очень завидовали везению Гени, который даже улыбнуться умиленным родителям не мог. Драки из-за сломанных игрушек прекратились, и все они полетели вслед Гене. Приемные родители еле отбили мальчика у толпы детей, кричавших:

– Лучше меня возьмите, возьмите меня, я буду хорошим!.. А он – дурак!..

Саша только вздыхал, наблюдая такую сцену, и его сочли за второго Геню. Впрочем, он был «слишком большим», чтобы можно было забросать игрушками. Ему тихо завидовали, как Гене, его побаивались, как «дурака», от которого можно всего ожидать, и, конечно, с ним не общались.