–  Антон! Товарищ старший лейтенант, ты жив?! – голос командира вывел меня из задумчивости.

–  Здесь я. Все в порядке! – нехотя я выбрался из своего укрытия.

Саша стоял метрах в тридцати, но слышал я его отлично.

–  Во, нашелся герой! «Языков» у тебя нету? – спросил Саша после уставного приветствия.

–  Нет, почти всех вчистую уделал, – последовал немедленный ответ, – а те, что живые, – у них челюсти сломаны. – Тут мне на память пришел тот немец с простреленным коленом. – Хотя вон там должны двое лежать – один «двухсотый», а под ним «трехсотый».

–  Наши энтузиасты всех того… – мотнул головой командир. – Ну да ладно – все равно не сильно нужно… Ты вот что, Тоха, давай, пройдись вместе с Емелей по территории, посмотри, что где лежит, а я пока прикину, как нам все это богачество вывозить. Тут, если по-хорошему – дивизию стрелковую вооружить можно.

–  Так точно. Разрешите выполнять, тащ полковник? – в присутствии моих «сокамерников» из сборного лагеря мы старались общаться по уставу.

Несвидова искать долго не пришлось – он стоял у того верстака с «максимами» и, бурно жестикулируя, втолковывал что-то двум новичкам-лагерникам.

–  Ну что, товарищ Несвидов, «машинки» рабочие? – поинтересовался я, подойдя.

–  Так точно, товарищ старший лейтенант, – ответил он, оторвавшись от своих собеседников. – Фрицы здесь как раз ремонтом занимались.

–  А о чем спорите?

–  Да вот, товарищи предлагают щиты не брать. – В голосе старослужащего из пульбата [5] было заметно искреннее возмущение такой бесхозяйственностью.

–  Они правы, товарищ сержант, – и, чтобы пресечь возражения, пояснил: – Щит сколько весит? Восемь килограммов, так?

–  Девять.

–  А люди сколько нормально не ели, а? А им на горбу их тащить бог знает сколько верст… Эх, будь у нас мастерская вроде той МТС, можно было бы вообще треноги легкие сделать… А то четыре пуда – для нашей специфики многовато. Я бы вообще их не брал, а только «ДП» [6]. Короче, слушай приказ! Оставляешь бойцов комплектовать пулеметы, а сам идешь со мной, ревизию проводить.

–  Есть, товарищ старший лейтенант.

Я вытащил из нагрудного кармана блокнот и огрызок карандаша, и мы начали работать.

Наскоро сосчитав комплектные станкачи, которых оказалось ни много ни мало, а семнадцать, мы перешли к винтовкам. Здесь пришлось сложнее: часть оказалась в заводских ящиках по две штуки, но большинство было сложено в своеобразных «поленницах», тут уже пришлось голову включать. «Так, «драгунка» у нас в длину метр двадцать, в ширину – около двадцати сантиметров и толщиной… Ну, пусть будет пять. Немцы для экономии места сложили их «валетиком», – занялся я устным счетом. – Это выходит, что в каждом слое куба размером метр двадцать на метр двадцать – двенадцать винтарей. А в каждом метре по высоте – около двадцати таких слоев…»

–  Емельян, – обратился я к завхозу, – как, по-твоему, сколько метров в этом ряду?

–  Семь, а может, и восемь, товарищ Окунев.

«Ну да, между «поленницами» зазоры должны быть. Тут их шесть, в высоту мне до груди примерно, чтобы удобнее ворочать было, то есть метр тридцать. Итого, имеем в каждой «поленнице» двадцать слоев по двенадцать винтовок – двести сорок стволов. И в этом ряду примерно полторы тысячи «мосинок»!»

–  Сержант, пиши тысячу пятьсот винтовок и пошли к следующему ряду. И, как карабины заметишь, обязательно мне скажи!

–  Так точно, товарищ старший лейтенант!

Наткнувшись на стопку карабинов образца 1938 года, я провел похожие вычисления и определил, что в ней немцы уместили двести единиц.

Всего мы насчитали одиннадцать «поленниц» винтовок и четыре – карабинов, то есть около трех с половиной тысяч стволов! Нам за глаза хватит и четверти такого количества.