Изобилие в рядах поражало. Здесь было все, что только можно было возжелать: любые ткани и одежды, посуда керамическая и стеклянная, обувь на все времена года – туфли и сапоги, даже поршни из шкуры зайца, тапочки на восточный манер из войлока с загнутыми носами; изделия из кожи – ремни, безрукавки, тафьи.

А уж оружейные лавки и вовсе поражали воображение. Андрей поймал себя на мысли, что если бы сюда прислали современных милиционеров – ошалели бы просто: ножи обеденные, боевые, сабли, копья и рогатины, щиты, стрелы, луки, арбалеты и даже недавно появившееся огнестрельное оружие.

В овощных рядах глаза разбегались: от репы до яблок, на любой вкус.

Оглушали своими криками расхваливающие товар торговцы рыбой. Свежая, соленая, вяленая, копченая рыба всех сортов и видов – от местного карася до вяленой белорыбицы.

В отличие от торговцев рыбой златокузнецы, как называли тогда ювелиров, были степенные и молчаливые. К их товарам подходили покупатели столь же важные, дородные, с пухлыми кошельками.

В отдельных углах продавали скот – овец, коров, свиней. Рядом торговали лошадьми, сбруей, телегами. Имей только деньги – и купишь все, что твоей душеньке угодно. Толчея была изрядная. Кто-то пришел купить, некоторые – приглядеться. Были и воры, промышлявшие в тесноте и толкучке и срезавшие калиты с поясов.

По торгу ходили городские стражники, не дававшие вспыхивать спорам и дракам. Кого-то толкнули в толчее, другие подозревали, что их обвесили. Все как всегда, как сто лет назад.

Оглушенный людским говором, криками продавцов, блеянием, мычанием и ржанием живого товара, Андрей, слегка уставший, выбрался из людского водоворота и пошел на подворье. Оставив покупки, он отправился побродить по улицам. Негоже, служа Великому Новгороду, не знать города.

Новгород делился на пять концов – вроде современных районов: Плотницкий, Словенский, Неревский, Гончарный и Загородный. Концы разделялись на сотни, сотни – на улицы. Каждая улица или квартал была местом работы и жилья мастеровых одного направления – кузнецов или кожевенников, ткачей или гончаров. От каждой улицы избирался уважаемый человек – старшина, разрешавший цеховые споры, следивший за порядком и представлявший интересы выборщиков в Совете.

В отличие от Москвы, новгородцы вели себя более раскованно. Женщины могли ходить по улицам без сопровождения мужчин, владеть лавками, работать. Многие были грамотны. При встрече с боярином люди не кланялись в пояс, ломая шапки, – московского подобострастия здесь не было и в помине.

Андрей ходил по улицам до вечера, запоминая расположение, названия – в дальнейшем это могло пригодиться. И обустроены улицы были лучше московских: тротуары из досок, уложены на жерди; мостовые из камня или дубовых плах. После дождей не было непролазной грязи, в которой запросто можно было утопить сапоги.

И в дальнейшие дни, по мере того как Андрей узнавал город, он нравился ему все больше и больше.

Конечно, жесткий распорядок в монастыре и на подворье немного досаждал, даже раздражал. Но, как говорится, со своим уставом в чужой монастырь не ходят. Опоздал на завтрак – остался голодным.

Андрея сначала посадили переводить тексты писем. Тексты были ни о чем, неинтересные. Например, он переводил с немецкого – кто что купил да что и сколько на торгу стоит. Описывал явно какой-то бюргер из небольшого немецкого городка.

С текстом Андрей справился быстро. Он перевел три письма и отнес переводы отцу Гермогену. Тот бегло прочитал тексты переводов.

– Молодец, быстро справился. Даю тебе работу посложнее. – Он дал Андрею свиток со сломанной печатью.