Какие всё-таки судьба порой делает в нашей жизни невероятные кульбиты. Отчего-то вспомнился тот журналист, Василий, кажется, нет, Виссарионом звать. Мне поначалу он понравился: симпатяга, нашел как-то ко мне, совершенно незнакомому для него человеку, подход: разговорил, даже шутили с ним по-дружески, я удивилась какой-то его детской привязанности к бабе Варе – редакционной машинистке. Видно, давно живёт без матери. Одно время мне даже показалось, что позови он меня в тот момент с собой, и я бы сорвалась с Райской. Я ж была совсем девчонка, по людям соскучилась, и в школе за мной ведь мальчишки бегали. Да, а он не догадался, не позвал. Но всё-таки впервые рядом находился настоящий журналист. Мы потом даже сколько-то времени переписывались. Но вот как только на моём горизонте замелькал ты, Андрюшечка, я вон Васю-Виссариона из головы. Что-то мне подсказало, что ты моя половинка и судьба. Так и вышло. Дорогой мой, у тебя настоящая мужская профессия и я счастлива, что приобщилась к ней и стала твоей верной помощницей и подругой. Ты не раз доказывал отважность, преданность делу, любовь ко мне. Милый, Андрэ, Андрюша, помнишь, как стояли мы на берегу моей реки Катеньки? Ты взобрался на валун, а я опустилась на землю на одно колено. Знай, я, глупая женщинка, просила у Матери Мира и у Кайгусь-нам, чтобы они подарили нам ребёночка. «О, Великая Мать Мира, о Кайгусь-нам, – шептала я, – внемлите словам моим, пробудите во мне зерно материнства, пробудите в Андрюше зерно отцовства. Святая Земля моих родичей, влей в меня соки свои, я так хочу стать матерью. Развейте, Великие, сгущающиеся над нами сумерки уныния. Помоги мне, родина дорогая. Я припала к ногам твоим, к груди твоей. Помоги, Хозяйка Мира, помоги Хозяйка земли моей, Кайгусь-нам, пусть аркан моей любви будет крепок. Молю Вас, подарите нам ребёночка».
Дорогой Андрюша, я чувствую, у нас будет маленький. Кроха. Только приезжай скорее. Вот вернёшься, станем с тобой думать, как нам насовсем выбраться на материк, на Большую Землю. Приезжай, я так жду тебя. У нас всё будет хорошо. Ещё там, на моей родине, я поверила, что у нас непременно появится сын. И он, разбойничек, даёт о себе знать. А из транзистора льётся моя любимая песня. Помнишь? Я чуток напою:
Мне не спится. Вот подбросила в топку угля. Добрый нынче завезли, антрацит. Горит жарко, ровно, как моя любовь к тебе. Знаешь, в эту минуту я чувствую, что ты где-то близко, рядом, наверное, за перевалом. Не можете его взять? Крутой. Ничего, я подожду. Я терпеливая. Нет, сейчас я уже нетерпеливая. Я сама пойду тебе навстречу. Только пусть немного рассветёт. Не беспокойся, я оденусь тепло, возьму ружьё, кликну дурёху Вьюгу, с ней, милой собачонкой, веселей. До перевала всего ничего – километра полтора по распадку, потом подъём такой пологий, а там чуть к небу – и перевал. А тут и ты будешь на вездеходе. Я иду к тебе, мой добрый рыцарь.
Вездеход, куда перебрался Виссарион, развернулся, и, набирая скорость, помчал к базе геологов. А в это время на вершине перевала возникла тёмная точка-фигурка. Навстречу ей спешила машина с Андреем. Летят в стороны комья снега, тревожат тишину фиолетовые залпы выхлопных газов. Над вершинами гор вставало солнце. Ослепительное солнце.
После командировки Стражин обычно дома отмечал на карте области жирной красной точкой то место, откуда вернулся, где повстречал недругов или новых друзей. На сей раз карандаш остался незаточенным. Только в комнате сына высвечивали грани маленькой хрустальной друзы – обломок воспоминаний о поездке в Хорейскую экспедицию.