– Ты хочешь сказать, что мы срезались? – допытывался Окунев.

– Во всяком случае, того эффекта, которого мы ожидали от усовершенствования конструкции, не получилось.

– Так! – не удержавшись, воскликнул Окунев, и глаза у него загорелись недобрым огоньком. – Я же предупреждал…

– А что там опять? Что не вытанцовывается? – явно недовольно спросил Заруба.

– По-прежнему нет точных показаний дальномера. По-прежнему мешает работе туман… – начала перечислять Юля.

– Конечно! Да вы хоть пять раз ее модернизируйте, он будет мешать! – запальчиво воскликнул Окунев. – Не захотели тогда прислушаться к моему предложению! Вот и результат!

– Подожди, не тарахти! – остановил его Заруба. – Что значит нет показаний дальномера? Мы же установили в приборе шкалу расстояний. А что показывают контрольные замеры?

– Их-то я и не привезла, – призналась Юля.

– Как же так?

– Очень просто. Танкисты сломали на последнем заезде измеритель, и вся работа пошла насмарку, – объяснила Юля.

– Да тебя тут сырую без соли съедят! И первый – твой муж. Чтоб меня украли! – в сердцах выпалил Заруба.

О муже Юля уже подумала и – в который раз! – представила себе, как у Игоря вздернутся плечи, на лице появится выражение недоумения, а возможно, и удивления, он произнесет свое излюбленное «Не понимаю!», а потом разразится потоком тирад по поводу «совершенно очевидной безответственности испытателей», – и глаза ее невольно сощурились. Она взглянула на Зарубу и очень сдержанно проговорила:

– Конечно, это все нелепо, но что я могла поделать?

– Ты, наверное, ничего, – согласился Заруба. – А Ачкасов? А Бочкарев? Да они душу могли из них вытряхнуть!

В лабораторию один за другим стали собираться сотрудники. Пришел Резцов, Пахомов. Появилась разносчица чертежей хорошенькая Ирочка Власова. Увидев Юлю, она сразу же бросилась к ней, чмокнула в щеку, весело защебетала:

– Бонжур! Бонжур! Как ты чудесно загорела! Там была хорошая погода?

«Все было», – хотела ответить Юля и неожиданно увидела в дверях лаборатории отца. Генерал Кулешов, попыхивая дымом неизменной сигары, неторопливо вошел в помещение, кивком головы кому-то ответил на приветствие и увидел Юлю. И обрадовался:

– А, вы уже вернулись!

– Я только что с поезда, – ответила Юля.

– Что значит «я»? Ты приехала одна? – удивился Кулешов.

– С Владимиром Георгиевичем.

– Как, он тоже был там? – еще больше удивился Кулешов.

– Два дня.

– И вы даже не соизволили мне позвонить? А почему задерживается Бочкарев? Он что, собирается там зимовать? – засыпал Юлю вопросами Кулешов и взял ее под руку. – А ну-ка, пожалуйста, ко мне!

Так, под руку с отцом, она дошла до двери его кабинета и, уже открывая ее, подумала: «А они, кажется, правда ждут меня с нетерпением». Но заговорила с отцом совершенно о другом:

– Как мама?

– В полной панике. Врачи не разрешают ей ехать на Золотые пески. А ты на самом деле прямо с поезда?

– Буквально.

– А почему не предупредила? Я бы послал машину.

– Владимир Георгиевич дал свою. Кстати, он просил передать тебе привет и сообщить, что сегодня же будет в КБ.

– Вот как? Впрочем, сейчас ты мне все расскажешь поподробней.

Кабинет у Кулешова был богато обставлен старинной мебелью, преимущественно красного дерева. Сам Кулешов сидел за массивным резным полированным столом. Посетителей усаживал в глубокие, мягкие кресла за небольшой столик. Вдоль глухой стены кабинета выстроились, как близнецы, три книжных шкафа. На окнах висели тяжелые гардины. В левом заднем углу стояли часы. В правом – телевизор с широким экраном. Мебель эту Кулешов собирал многие годы. Ни за что не пожелал с ней расстаться даже тогда, когда стало известно, что со временем КБ переедет из старинного особняка в новое помещение.