– Тогда, конечно, совсем другое дело, – смутился Бочкарев. – Я-то, признаться, подумал о самой обыкновенной аварии. Мало ли что бывает!

– Бывает. Я разберусь, – пообещал Ачкасов и приступил к делу. Он подробно расспросил каждого сотрудника бюро о том, что тому еще предстояло сделать в полку. Просмотрел интересовавшие его отчётные карточки. И вдруг объявил: – Я сегодня ночью уеду в Москву. Мне в какой-то степени картина ясна.

– Да и мне тоже, – неожиданно признался Бочкарев.

– Но вы, Юрий Михайлович, доведите всю программу испытаний до конца, – предупредил Ачкасов.

– Непременно. Все будет как надо, Владимир Георгиевич.

– А что же мне делать? – спросила Юля.

– А вам, наверное, тоже надо возвращаться в Москву, – подумав, решил Бочкарев. – Добывайте там новый измеритель. Высылайте его сюда. Без замеров мы как без рук.

Ачкасов поддержал Бочкарева:

– Конечно. Раз уж так случилось – надо исправлять положение.

Кольцов пришел к Борисовым, когда гости уже сидели за столом.

Он переступил порог комнаты и не поверил глазам: за столом, рядом с Беридзе, сидела Юля. Он видел ее третий раз. И каждый раз представала перед ним совершено иной, не похожей на ту, предыдущую Руденко. На танкодроме она ему откровенно не понравилась: показалась холодной, надменной. В парке и даже в канцелярии ее лицо не покидало выражение тревоги, крайней озабоченности. Теперь она была само спокойствие. Угадывалось, что она чувствует себя как дома. И именно теперь Кольцов вдруг понял, что Юля очень красива. И уже было странно и совершенно непонятно, как и почему он не заметил этого раньше. Глаза у Юли были не просто большие, а огромные. И не холодные, а искристые, как изумруды. Зубы ровные, белоснежные, с едва просматриваемой голубизной. Волосы она распустила, и они легли ей на плечи тяжелыми, густыми прядями…

Все это Кольцов рассмотрел, пока подходил к столу. И кажется, кроме этого, никого и ничего больше на заметил. Борисов указал ему на стул рядом с приезжей гостьей. Это было самое почетное место за столом. Кольцов улыбнулся.

– Именинник не я, а ты. Сам сюда и садись, – сказал он и пристроился возле Аверочкина, напротив Юли.

Беридзе, казалось, только этого и ждал. Едва Кольцов опустился на тахту, бессменный тамада всех торжественных обедов и ужинов в роте поднялся с бокалом в руке.

– Нет еще Алексея Гавриловича. Но ждать уже совершенно невозможно, – выразил он общее мнение собравшихся. – Закуска сохнет, вино киснет – полная бесхозяйственность. А нас как раз пригласили и откушать, и выпить. Я предлагаю всем поднять бокалы!

Входная дверь тихо хлопнула. На пороге комнаты появился Чекан. Его смуглое лицо с неизменной скептической улыбкой сейчас выражало явную озабоченность. Чекан пригладил взъерошенный чуб и зашел в комнату.

– И это называется воинское товарищество! Одни жуют осетрину, другие должны стучать молотком по железу, – обратился он ко всем сразу, сказал он и выложил на стол перед именинником новенькую электробритву.

– Время сбора для всех было указано одно, – заметил Кольцов.

– Ну да, вы бы вчера еще паровоз под откос столкнули. Тогда я наверняка управился бы только к утру.

Чекан хотел что-то добавить, но его опередил Борисов. Он взял бритву и, не спуская с нее глаз, спросил:

– Я так понимаю, это мне?

– Вы просто Мессинг. Именно вам, – подтвердил Чекан. – Любите, юноша, технику, только она поможет идущему осилить дорогу, – сказал Чекан.

…Кольцов украдкой посмотрел на Юлю. Москвичка не участвовала в общих разговорах. Но по всему было видно, что компания ей по душе. Она улыбалась глазами и совсем едва заметно уголками рта. Улыбалась добро, тепло, как улыбаются взрослые, когда смотрят на шалости детей. Кольцову захотелось встретиться с ней взглядом. Но Юля не отрываясь смотрела на Чекана.