– Не несущая? – предположила я, оборачиваясь через плечо.

Тристан обошел меня, поднял баллончик кислотно-зеленой краски, точно статуя Свободы – факел, встал на цыпочки и провел линию наискосок через всю стену, прямо через монитор. Нарисовав вторую диагональ, он объявил:

– Нам нужен прямой проход для танков от разгрузочной эстакады досюда.

– Вижу, ты занят, – сказала я, – и не хочу мешать творческому процессу. Просто заберу все мои переводческие записки домой, пока ты не выкрасил их зеленым.

– Помни, что надо соблюдать… – начал он.

– Режим секретности, – закончила я. – Помню.

Я добралась до той части здания, где все начиналось. Ода был здесь, сидел на большом синем фитболе перед самым большим компьютерным монитором, какой я видела в жизни, и пристально разглядывал крохотный виджет в пользовательском интерфейсе какой-то программы – надо думать, что-то для проектирования. Рядом лежал его сотовый (первый в жизни), только что купленный Тристаном, и стояла пиала пенистого зеленого чая. Маття. От чая исходил пар, наполнявший комнату свежим, но резким ароматом. Его явно только что приготовили. В коридоре, в женском туалете, зашумела льющаяся из крана вода. Я догадалась, что Ребекка там, моет посуду. Я вытащила из шкафа две папки с надписью «НЕСЕКРЕТНО. ПЕРЕВОДЫ» и пошла к ней. Она разложила на раковине свои венчики и другие принадлежности для маття.

– Травы, – сказала я.

Она подняла взгляд и посмотрела на меня в зеркало.

– Просто подумала, – добавила я.

– Что травы?

– Ведьмы на них помешаны.

– Знакомый стереотип, – заметила она и продолжила вытирать принадлежности для маття.

– Он основан на реальности. Все наши исследования на это указывают. – Я встряхнула папками, словно это могло придать моим словам убедительности. – Я подумала про них, когда ощутила аромат чая. Запахи очень действенны.

– Да, – сухо ответила она. – Так что, возможно, вам стоит рекрутировать потомков знаменитых парфюмеров или изготовителей благовоний, а не тех знаменитых не-ведьм, которых повесили в Салеме.

Я поняла намек, так что воспользовалась туалетом и ушла. Бредя домой с папками под мышкой, я размышляла о словах Тристана, что нам нужен свободный проход для танков. Учитывая его военное прошлое, я сразу вообразила грохочущую по зданию колонну бронированных машин. Но конечно, он говорил не про эти танки. Танками еще называют большие резервуары для жидкостей. И конкретно для жидкого гелия.

Когда я вернулась на следующий день, моя ключ-карта не сработала. Собственно, весь считыватель для карт исчез, а вместо него стояло какое-то другое устройство: видимо, сканер радужной оболочки глаза. Я обошла здание и принялась молотить в дверь со стороны разгрузочной эстакады. Через некоторое время Тристан меня впустил.

– Новая система безопасности периметра, – объявил он. – Макс введет туда твои данные.

– Кто такой Макс?

Широкий открытый коридор, пробитый насквозь через все здание, заканчивался на развалинах конференц-зала. В полу была вырезана большая, примерно пятнадцать на пятнадцать футов, квадратная дыра. По ее краям натянули желтую ленту, чтобы кто-нибудь ненароком в нее не шагнул. То, что предстало мне внизу, могло бы родиться из брака рекламного плаката «Бенетона» с телерекламой Юпиэс: четверо красивых молодых людей в коричневой форме без фирменных нашивок – один афроамериканец, один азиат (кореец?), один латиноамериканец и один персидской наружности, все в защитных очках и наушниках. Двое забивали в стену большие гвозди, двое других боролись с проводами. Тристан окликнул их, и они на мгновение прервали работу, чтобы со мной поздороваться. Все четверо представились Максами.