Такое восприятие ухода из жизни И. В. Сталина понятно. Граждане СССР более четверти века привыкли все трудовые достижения страны в предвоенное время, победы на фронтах Великой Отечественной войны, послевоенное восстановление народного хозяйства связывать с именем Сталина. Многие искренне считали, что именно его мудрость и прозорливость, умелое руководство Коммунистической партией и страной, позволили успешно пройти через все тяжёлые испытания и после войны начать уверенное движение к светлому будущему.

Пройдёт совсем немного времени – три года – и о Сталине заговорят уже по-другому. К сожалению, как нередко бывает в нашей стране (да и не только в нашей), общественное мнение, опять же по сигналу, данному “сверху”, резко и безоглядно повернулось, что называется на 180* и началось не знающее границ, и я бы сказал приличий, осуждение культа личности Сталина. О своём видении и восприятии этого процесса расскажу чуть позже, когда дойду в повествовании до XX съезда КПСС. А пока страна буквально была погружена в горе.

Естественно, были и те, кто радовался этой смерти, особенно политзаключённые, кто связывал с ней надежды на развёртывание процессов демократизации и открытости нашего общества, на расширение научного, технологического и культурного сотрудничества с капиталистическими странами (научная, техническая и творческая интеллигенция). Но в первые месяцы наиболее ощутимыми, зримыми последствиями смерти Сталина стали прекращение т. н. “дела врачей-убийц” и амнистия, по которой на свободу среди прочих категорий осужденных вышло и некоторое количество политзаключённых, имевших сроки лишения свободы до пяти лет, поскольку амнистии подлежали только они. А таких среди этой категории узников было немного, потому что за антисоветскую деятельность сроки давали значительно более длительные. Широкий пересмотр дел и реабилитация несправедливо и безосновательно осужденных по этим статьям были ещё впереди.

Зато вышло на свободу значительное число уголовных преступников, создавших в ряде районов страны напряжённую криминогенную обстановку. Пошли разговоры об участившихся случаях краж, грабежей, поножовщины и даже убийств. Различного рода слухи, появившиеся на этой почве, раздували масштаб криминальных событий, сдабривая их всякими “ужасными” подробностями, естественно абсолютно “достоверными” (как у В. В. Маяковского: “Кум сказал.

А в нём ума! Я куму-то верю…”). Но всё же основную массу амнистированных составляли люди, осужденные за незначительные правонарушения, не представлявшие опасности для общества. Были такие и из нашего района, знакомые и родственники друзей. На нас эти события отразились в том, что родители ввели определённые ограничения на наши прогулки за пределы улицы, особенно в вечернее время и предупреждали о необходимости более осторожно относиться к незнакомцам. Продолжалась такая “напряжёнка” в общем-то недолго и, к чести милиции тех дней, криминальную обстановку удалось достаточно быстро вернуть в прежнее русло. Каких-то катастрофических последствий эта амнистия, несмотря на её поспешность и непродуманность, не имела, хотя считается, что именно с ней связано начало проникновения в общественно-культурную жизнь тогдашнего советского общества “блатной” романтики и некоторых традиций уголовного мира.

Я часто, с огромной теплотой вспоминаю нашу улицу. Каждый раз приезжая в Сызрань, прихожу на неё. Конечно, теперь она уже совсем не та, какой была раньше: нет нашего дома, домов многих моих друзей и подруг, оставшиеся дома перестроены, но кое-что сохранилось и позволяет снова перенестись в мыслях в то счастливое время детства, когда всё было просто и ясно, когда каждый новый день приносил радость общения с друзьями, новые выдумки и новые игры.