Все же он так и не объяснил, как попал в темную компанию и чем занимался в тысячах миль от своего магазинчика спортивных товаров. Я высадил его на Адмиралтейской пристани и отвел «Плясунью» на бункерный терминал заправиться горючим до темноты.

В тот вечер я зажарил на гриле опаха, испек пару крупных сладких бататов и отужинал на веранде, запивая рыбу холодным пивом под шум прибоя.

Сквозь пальмовые деревья сверкнули автомобильные фары. Рядом с моим пикапом припарковалось такси. Шофер остался в машине, а пассажиры – Мейтерсон и Гатри – поднялись по ступенькам на веранду.

– Выпить хотите? – Я показал на бутылки и лед, стоявшие на приставном столике.

Гатри разлил джин по стаканам, а Мейтерсон уселся напротив и наблюдал, как я доедаю рыбу.

– Я тут навел справки, – сказал он, когда я отставил тарелку. – Гарри Брюс исчез пять лет назад, в июне, и с тех пор о нем ничего не слыхали. На острове говорят, что Гарри Флетчер приплыл в Гранд-Харбор из Сиднея тремя месяцами позже…

– Неужели? – Я выковырял застрявшую в зубах рыбную косточку и закурил длинную черную сигару.

– Кроме того, некто хорошо знавший Гарри Брюса утверждает, что на левой руке у него шрам от ножевого ранения, – промурлыкал Мейтерсон.

Я невольно посмотрел на тонкую полоску рубцовой ткани на предплечье. С годами она сжалась, стала плоской, но все равно отчетливо белела на загорелой коже.

– Бывают же удивительные совпадения.

Я затянулся крепкой душистой сигарой со вкусом моря, солнца и пряностей. Беспокоиться не о чем – они приехали договариваться.

– Действительно, – кивнул Мейтерсон и внимательно огляделся. – А ты недурно устроился, Флетчер. Нет, ей-богу, очень уютно.

– Чтоб на жизнь заработать, приходится попотеть, – признался я.

– А камни ворочать или мешки почтовые строчить – еще больше запаришься.

– Представляю…

– Завтра Джимми задаст тебе несколько вопросов. Ты уж его уважь, Флетчер. Как уедем, забудешь, что нас видел, а мы забудем о забавном совпадении.

– Мистер Мейтерсон, у меня память – совсем никуда, – заверил я его.

После подслушанного разговора в каюте мне казалось, что их планы как-то связаны с утренней зарей, и я ждал требований выйти завтра в море до восхода солнца, но об этом никто не заикнулся. После их ухода, зная, что не усну, я дошел по песчаному берегу до Бараньего мыса посмотреть, как всходит луна над пальмовыми деревьями, и просидел там до полуночи.

На следующее утро ялик с пристани куда-то подевался. Хэмбоун, перевозчик, на веслах доставил меня на стоянку «Плясуньи» до восхода солнца. Ялик был причален к борту моей красавицы, а в кокпите возилась знакомая фигура.

– Привет, Чабби. – Я перепрыгнул на лодку. – Хозяйка из постели выставила?

В предрассветной полутьме палуба сияла чистотой, все металлические части надраены до блеска. Судя по всему, Чабби, любивший «Плясунью» не меньше моего, наводил порядок уже часа два.

– В общественный сортир превратили, – проворчал Чабби и с отвращением сплюнул за борт. – Надо же, засранцев притащил. Ни стыда, ни совести у людей.

Чабби сварил кофе, крепкий и забористый – так больше никто не умеет, – и мы устроились в кают-компании. Он хмуро уставился в кружку и дул на черную жидкость, от которой поднимался пар. Ему хотелось что-то сказать.

– Как там Анджело?

– Ублажает рауановских вдовушек, – проворчал он.

Для всех работоспособных молодых людей работы на острове не хватает, отчего многие по трехлетнему договору о найме уезжают на остров Рауано – там американская станция спутникового слежения и военно-морская база. На Святой Марии соломенными вдовами остаются не слишком строгие юные жены, тоскующие по любви и ласке.