– М-м… Хорошо, пойдем дальше. Записываю в протокол, что Владимира Иванова-Мохова на допросе пятого декабря вы не избивали.

– Пальцем не тронул.

– Отчего он к утру помер, не имеете никаких предположений?

– Помереть он мог лишь в том случае, если его избили сокамерники, – категорично заявил Лыков. – Эту возможность вы рассматривали? И что, наконец, написано в заключении тюремного врача о причинах смерти?

Чегодаев-Татарский положил перед сыщиком листок. Тот прочитал вслух:

– «Смерть наступила от внутреннего кровотечения вследствие разрыва селезенки, а также воспаления брюшины, вызванного разрывом тонкой кишки. Помимо застарелого перелома третьего ребра, полученного, видимо, несколько дней назад, имеется перелом четвертого ребра… Повреждения брюшной полости являются следствием сильных ударов в живот. Надломленный же конец четвертого ребра, загнувшись внутрь, ткнулся в сердечную мышцу и повредил ее. Все эти раны в совокупности и повлекли за собой смертельный исход». Однако… Лупили его бесчеловечно.

– Именно так. Эта поистине звериная жестокость заставляет прокурорский надзор непременно выявить и наказать злодея. Которым пока, по предварительным результатам следствия, является статский советник Лыков.

– Это не Лыков, а сокамерники. Теперь мне кое-что понятно. Ах, сволочь… Кайзеров с Дригой сводят со мной счеты. Вы допросили всех пятерых?

– Всех. Мы сейчас дойдем до этого, а пока скажите, лишь у двух упомянутых вами лиц есть на вас обида?

– Трех других я не знаю. А эти… Запишите в протокол, когда я с ними познакомился. Сведения легко проверить. Именно я засадил их обоих на каторгу, а там несладко. Вот вам самый настоящий мотив, повод для мести. Оговоры сыщиков – обычное дело в уголовной среде, не мне вам объяснять, Максим Васильевич.

Судебный следователь усердно заскрипел пером. Внеся слова допрашиваемого в протокол, он отодвинул его в сторону. Порылся в портфеле и извлек из него пять знакомых сыщику бланков.

– Вот их показания. Ни Кайзеров, ни Дрига не отрицают факта знакомства с вами. Но оба утверждают, что отнюдь не удивлены тем, что их сокамерник Мохов после разговора с Лыковым скончался. Ибо испытали в свое время на себе, какие у Лыкова тяжелые кулаки. По словам арестантов, вы бесчеловечно избивали их на допросах, что в тысяча девятисотом году в Киеве Луку Кайзерова, что в тысяча девятьсот восьмом году в Москве Степана Дригу. Что скажете на это?

– Максим Васильевич, давайте будем честны друг перед другом. Арестованных в полиции всегда бьют. Кроме как в Петербурге, конечно. Хотя и здесь бывает, но все же такие случаи пытаются скрыть… А в остальной России со сбродом разговор короткий. Чего их жалеть? Если особенно на руках у сброда – кровь невинных жертв.

– И что? – напрягся князь Чегодаев-Татарский. – Убивать их поэтому на допросах? Так, по-вашему?

– Бить, а не убивать, – поправил следователя сыщик. – И не всякого, а лишь виновного. И не всегда, а лишь когда это необходимо, чтобы пресечь дальнейшие преступления. Вот представьте: взяли мы члена банды, на которой девятнадцать убийств. Включая женщин и грудных детей! – последние слова сыщик выкрикнул. – А он молчит. Сообщников не выдает. На вежливые допросы судейских смеется им в лицо. Тем временем его подельники продолжают резать людей. Что, в вашей практике не было подобного? А в моей, представьте, десятки раз. Десятки! Что остается? Только одно: взять подлеца и начать спрашивать как следует. С кровью, с визгом. Сдирать с него три шкуры. Пока не заговорит. Вы думаете, мне это нравится? Доставляет удовольствие мучать беззащитного человека? Не доставляет, конечно. Самому тошно. Просто нет другого способа, понимаете вы это, законники-чистоплюи?!