– Не воображай, грязнуля. – Нина протирала жеребенка полотенцем, ласка ее рук никак не сочеталась с нарочито серьезным тоном. – Я сейчас покажу тебе одного товарища, ты лишь взглянешь и поймешь, не зря он тебе через бабушку родственничком приходится. Он с тебя спесь собьет.

Коля уже подкатил качалку, Рогозин запрягал, жеребец взял железный мундштук, будто сахарный. Нина заняла свое место, конюхи отскочили, рысак стоял. Выдержав солидную паузу, – ведь необходимо напоминать, кто здесь главный, – Гладиатор медленно двинулся. Он не жеребенок, не какой-нибудь заштатный рысачок-трехлеток, ему не пристало бежать на круг рысью. Медленно, медленно, каждый шаг – в историю, он еще сдерживался, бежать-то все-таки хочется.

– Понял Григорий, все понял, – скупо улыбнулся Рогозин. – Видал, Виталий на Ринге проехал, зацепил Нинку, зашебуршилась девочка. Хорош Ринг, спору нет, капитальный жеребец, класс, школа, все при нем. А Григория ему все равно не объехать.

Когда Нина с букетом алых гвоздик появилась у конюшни, Рогозин зыркнул из-под нависших бровей и, как жук, уполз в темноту. Он не поздоровался, молча ушел, пока наездница переодевалась, так же молча запряг Нине жеребенка. Только когда она отъехала, повернулся к Леве.

– В хахали решил запрячься? На этой дорожке тебе не проехать.

Николай увел трех жеребят на выводку. Лева скинул пиджак, засучил рукава, схватил ведро, может, воды принести? Рогозин ушел в денник, молча начал колдовать над копытом серого жеребца по кличке Вымпел. Лева упрямо вошел в денник, сел в углу на опилки, это в своих-то блестящих дакроновых брючках. Он уже понял, молчание старого конюха прочно. Плетью обуха не перешибешь, решил он, надо подойти с другого конца. Лева честно, без утайки рассказал Рогозину все. Рассказал свою версию убийства Логинова, о билетах, о подкове, сознался, что одну подкову унес он, Лева. Последний факт особенно подействовал на Рогозина, ведь действительно пропали две подковы, а не одна. Конюх перестал привязывать компресс, сел, обнял ногу лошади, прижался к ней, слушал Леву уже внимательно и смотрел на него. Слукавил Лева только в одном месте: он сказал, что Нина якобы сама заявила о найденных билетах тотализатора. И будто бы она сказала: без помощи настоящего специалиста вам не разобраться. Лучше Рогозина Михаила Яковлевича на всем ипподроме конюха и человека вам не найти. Откройтесь Михаилу Яковлевичу, не пожалеете, он один помочь может.

В этом месте конюх не выдержал и сиплым голосом пробурчал:

– Врешь, как двухлеток скачешь.

Все грехи человеческие Рогозин приписывал двухлетним, поступающим с завода жеребятам. Лева уже привык, не обиделся, доказывая, что он значительно обогнал в хитрости не только жеребят, но и взрослых призовых рысаков, напомнил конюху, как он, инспектор уголовного розыска, без сомнений открылся Рогозину.

– Скачи, скачи, – сказал Рогозин, выходя из денника.

Лева поплелся следом. Рогозин расхаживал у конюшни, скреб в затылке, думал. Лева присел в сторонке, не мешал. Рогозин выкатил качалку, начал снимать колесо. Лева молча стал помогать. Несколько минут они трудились молча, наконец Рогозин спросил:

– Чего же ты хочешь, нескладеха?

Лева объяснил, что покойного мастера не знал, не может понять, почему он так странно вел заезд перед смертью. Кто и чем мог его так рассердить?! Рогозин вновь задумался, они молча трудились, один размышлял, другой ждал. В это время подъехала Нина.

Лева заметил перемену в Рогозине – старый конюх подобрел, повеселел, даже улыбнулся невзначай. Хотя говорил он о вещах, никакого отношения к делу не имеющих, Лева слушал внимательно, боясь слово пропустить. Случается, люди зазорным считают помочь следствию, обронят самое главное, словно случайно, а дальше твое дело, подобрал важную информацию или валяться оставил.