Да, он пьет из своей любимой фляжки, сделанной из нержавейки и обтянутой до середины кожей коричневого цвета. Пополняет ее и снова пьет.

– Покажи мне ее место прописки.

Они спускаются по влажным ступенькам. Нянечка при виде генеральской формы боязливо прижимается к стене; хочет прижать плотнее и ведро с грязной водой, и швабру...

– Мне это нравится. – Генерал поправился: – Мне это понравилось, когда я спустился сюда впервые. Ты еще не забыл, кто устанавливает здесь правила? Для начала установи для нее ознакомительный режим: пять суток в фиксации, трое суток отдыха. Я хочу, чтобы с каждым разом отдых становился все короче. Надеюсь, она не сойдет с ума до того, как ее передышки станут меньше минуты. Мне важно знать, что самым сладостным звуком на свете для нее являлся лязг пряжек фиксирующих ремней. Если мне суждено будет принять снотворное, я закрою глаза и представлю то, о чем только что сказал. И сон мой будет крепким. А теперь пора посмотреть первую серию этого многосерийного фильма. Зови санитаров.

Двое дюжих мужчин неопределенного возраста рывком подняли клиентку и на приличной скорости донесли ее до кровати-каталки, стоящей посередине широкого коридора, который среди персонала лечебницы назывался «холлом». Она не сопротивлялась, даже когда громилы сорвали с нее халат и надели на голое тело смирительную рубашку, перехлестнули длинные рукава, и она стала похожа на персонаж из ночного кошмара: ожившую марионетку. И вот ее запеленали так туго, как не смог бы паук запеленать свою жертву. Животный страх пришел вместе с прикосновением лопаток к грубой поверхности кровати-каталки. Санитары-животные знали свое дело: она была дважды смертельно напугана за один раз. Едва ее лопатки ударились в жесткую поверхность, как тут же раздался обещанный генералом лязг пряжек привязных ремней. Вот сейчас, если бы господь бог позволил ей сойти с ума, она сошла бы, заржав, как необузданная кобыла, почувствовав на себе седока. Взбрыкнула бы крупом в отчаянной попытке достать любого, кто окажется позади.

И новое давление – грубых ремней: на руках, ногах, животе.

Она ждала смерти в любой миг. Торопила ее. Вырывала глазами шифрующихся за марлевыми масками врачей-убийц. У двух шприцы с безобидным препаратом, третий держит в руке шприц со смертельной инъекцией.

Ее безумные глаза встретились с глазами генерала. Он все-все понял. Он даже содрогнулся, словно когда-то уже проходил эту процедуру, а вот сейчас вспомнил. По его лицу скользнула тень сострадания. Все же он капельку сочувствовал своей подчиненной. Как военачальник, он посылал ее на верную смерть. И в голове женщины, которая впервые в жизни теряла сознание, вспыхнули слова генерала: «Ты готова воскреснуть по зову родины?..»

Она очнулась в полной темноте – так ей показалось. Она часто-часто смаргивала, словно зазывала огонек дежурной лампы за грязным плафоном с корявой надписью «Выход». Ее мысли летели не к желтушному огню, а к смыслу этого слова.

Миг ее пробуждения растянулся до минут. Она была готова поверить в свой бред, что летит навстречу огню, как мотылек, но в реальность ее бросили слова санитара:

– Она очухалась. Везем ее в палату.

– Да, – подтвердил второй. – Так сказал хозяин.

Один открыл широкую дверь со смотровым оконцем, другой вкатил внутрь холодной комнаты кровать. Поставил ее ровно посередине. Отошел, проверяя, и остался доволен своей точностью. Осклабился. Не опуская губ, поковырял в зубах длинным ногтем мизинца, вытащил что-то, осмотрел на ногте и снова отправил в рот, чавкнул.

Хлопнула дверь.

Она снова осталась одна. И завыла – протяжно, как волчица на полную луну. Прежде чем провалиться в обморок, она припомнила какой-то бред. Что-то вроде борьбы с ядом. Яд ей ввели по всем правилам коварства: в локоть. Губами не дотянешься, чтобы высосать отравляющее вещество.