– По-твоему, семья – балласт?

– Хорошо, Геннадий, скажу то, что думаю. Откровенность – это музыка «не для всех», она может неприятно резать слух, но зато мы сразу расставим точки над «и». Для большинства деятельных мужиков семья является балластом. Большие деньги и любовь – понятия несовместимые. Тем бабам, что вертятся возле крутых и удачливых бизнесменов, необходим всего лишь спонсор. И чтоб обязательно помер через день после свадьбы. Просто нужно уметь честно в этом признаться, а не играть в семейные ценности, которые больше мешают, нежели помогают.

– Не знаю… Привык я уже. Да и менять что-то в жизни поздно – вряд ли я стану удачливым бизнесменом.

– Да, к плохому привыкаешь так же быстро, как и к хорошему. Ладно, мне скоро выходить, – поднялся Гурьев.

– Постой! Мне тоже через одну. Может, номер оставишь, созвонимся? – Гена полез за сотовым телефоном.

– Зачем? На работу я в метро не езжу, по магазинам с авоськами не хожу, тещи у меня, слава богу, нет. На рыбалку и охоту тебя вряд ли вытащишь.

– Согласен, – вздохнул приятель. – Ну, сам понимаешь, дети. Корячусь на этой чертовой работе только ради них. Загнался. Честно признаюсь, не знаю, что делать дальше.

– Чтобы у твоих детей что-то было, кроме вонючей «хрущевки» и участка в шесть соток, надо сначала полюбить себя. Тогда в семье со временем появится все.

– Считаешь, других вариантов нет?

– Увы, дружище. По достижении восемнадцати лет отпрыски не вспомнят, как ты им вытирал сопли и мыл горшки, потому что им понадобятся машины, дорогие шмотки, на которые ты не в состоянии заработать. А все потому, что когда-то ты наплевал на себя ради семьи и тех же детей.

– Верно, у детей очень короткая память.

– Вот-вот. То, что ты сейчас отдаешь последнее, способны оценить единицы из многих тысяч. Поэтому лучше двадцатилетнего сына учить, как с локтя пить вискарь в одном из клубов Лондона, чем показывать, как на полях сажать немытую картоху.

Оказалось, что старинным приятелям нужно выходить на одной остановке.

– Тебе куда? – спросил Сидякин.

– Хочу навестить родителей, да вот машина подвела.

– Они живут где-то здесь?

– В коттеджном поселке «Сосенки» – три остановки отсюда на автобусе.

– Зна-аю, – протянул он. И грустно добавил: – А я своих родителей похоронил…

Его отца Захар видел раза два и не запомнил. Зато неплохо знал маму – большую женщину с щедрой улыбкой. Звали ее тетя Маша, работала она на подмосковном хлебокомбинате и носила домой бракованные торты, отчего еще в школе Генка стал напоминать Винни-Пуха.

– А ты на работу? – решил сменить тему Гурьев.

– Да, вот мой институт, – указал бывший одноклассник на серое бетонное здание со сплошными рядами зеленоватых стекол.

Над входом висела скромная табличка «Филиал НИИ вакцин и сывороток имени И.И. Мечникова». За институтом виднелся край поля и молодая березовая роща.

– Я давно задаюсь одним вопросом, – печально изрек Сидякин, остановившись у входа в институт. – Жизнь у всех полное дерьмо или только у меня?

– Ну, если тебе от этого станет легче, то отвечу: у всех, – пожал ему на прощание руку Гурьев.

Номерами телефонов они все-таки обменялись. Уж больно потерянный был вид у Генки, и Захар искренне его пожалел.

США, Атланта

Начало июля

Прохаживаясь по кабинету, Майкл Тейлор раскуривал сигару.

Из окон офиса, расположенного в деловом центре Атланты на Eillis Street, открывался великолепный вид на восток. Миллиардер арендовал под офис целый этаж одного из красивейших небоскребов города. Чего в его офисе только не было! Роскошный кабинет, приемная, зал совещаний и презентаций, зал для мини-гольфа, комната с тренажерами, несколько туалетов и ванных комнат и даже небольшой бассейн с подсветкой и каскадом падающей воды.