Я же предпочитаю – сугубо сны. Сны, любезные мои господа и дамы, это нечто! Многое говорящее мыслящему и не обделённому фантазией человеку…

Ладно, двигаемся – с Божьей помощью – дальше.

Ночь. Тихая, тёплая, безветренная. Полнолуние.

По просёлочной дороге идёт мужчина. Ему слегка за тридцать, светлые растрёпанные волосы, одет в дорогой и модный спортивный костюм, на ногах – фирменные кроссовки, в руках – обычный полиэтиленовый пакет с эмблемой известного футбольного клуба.

Куда он идёт? По большому счёту – с философской точки зрения – навстречу с полной и загадочной Неизвестностью, предначертанной кем-то Свыше…

Ночь. Тихая, тёплая, безветренная. Полнолуние.

В смысле – ночь, улица, фонарь, аптека…

Жена неожиданно разбудила и попросила сходить в дежурную аптеку при ближайшем Торговом Центре, мол: – «Коля, голова болит – просто безумно! Только, милый, за руль, пожалуйста, не садись. Ты же выпивал сегодня…».

– Ха-ха-ха, безумно…. Что она может знать про безумие? – обратился он к жёлтой и равнодушной Луне, круглой и всезнающей. – Хотя, наверное, кое-что знает. Я ведь ей сам рассказывал…. Немного…. Если про это можно рассказать что-либо понятное…. То есть, понятное – для нормального человека…. Уважаемая Луна, ничего, если я поговорю немного с вами? Неуютно, знаете ли, как-то. Ночь, полнолуние, тишина. Ещё эти сны одолевают – о Заброшенных Крышах…. К чему бы это? Вот я и говорю, что очень неуютно и тревожно на Душе. А когда общаешься с кем-то, то и комфортней становится. Так как, можно? Спасибо вам, прекрасная жёлтая дама…

Аптека – вместе с громкими людскими голосами и знакомыми ароматами – осталась далеко позади. Как, впрочем, и тусклый, скучно-печальный уличный фонарь. Весь человеческий мир остался где-то далеко позади. Причём, уже очень и очень давно. Наверное, с самого рождения…

Справа угрожающе вздыхала-стонала заброшенная стройка: четыре с половиной этажа монолитного бетона за некрашеным забором-штакетником, два-три ржавых, неуклюжих и беззащитных подъёмных крана-журавля, запах сырости и заброшенности, неяркие отблески одинокого костра.

«Это бомжи, наверно, разбили нехитрый ночной лагерь, ужинают», – предположил Ник. – «Они ведь тоже люди. Зачастую, вполне даже разумные, без видимых психических отклонений. Хотя, лично мне не доводилось общаться с ними…».

Слева загадочно молчало старинное кладбище, скупо отражая лунный свет от поверхности покосившихся могильных крестов, покрытых краской-серебрянкой. Кладбище, как кладбище, таких десятки тысяч разбросано по бескрайней России. Днём они милые и бесконечно уютные, в их тишине очень даже приятно предаваться философским размышлениям и светлым бескорыстным мечтаниям. Ночью же – тревожные и опасные, сулящие мутные душевные терзания и самые разнообразные неприятности…

Где-то глухо и угрожающе заухал ночной филин, нервный ветерок волнами пробежал по пыльному придорожному кустарнику.

– Филин кладбищенский, зря меня не пугай. Ждёт впереди солнечный Рай, – негромко, подбадривая сам себя, пропел Ник и через секунду-другую болезненно застонал: – Что же это? Почему? Снова начинается? Ведь уже больше шести лет приступы и припадки не посещали…. До коттеджного посёлка осталось-то всего нечего, километра два с половиной…. За что, Господи?

В голове тихонько постреливало. Мерзко так, глумливо, надоедливо и насмешливо. Приступ приближался неотвратимо и безысходно – как ежесуточный морской прилив, подчиняющийся воле могучей и безжалостной Луны.

Впереди – в тускло-жёлтом свете – виднелся алюминиевый навес стандартной автобусной остановки. Обхватив голову ладонями и слегка пошатываясь, он с трудом доковылял до навеса и неуклюже присел на обшарпанную скамью.