– Прошу меня извинить, – сказал Чалмерс.

Его голос показался Мосс безжизненным.

– Я только что вернулся из Белого дома. Подаю в отставку из Верховного суда.

Его слова ошеломили судей.

– Сожалею, что вывалил все на вас так неожиданно, но сам не знал этого до вчерашнего полудня. У Вивиан болезнь Альцгеймера. Пока на ранней стадии, поэтому она…

У Чалмерса перехватило дыхание, и он собрался с силами, чтобы продолжить.

– Мы едем в Европу, пока она еще способна перенести поездку. Я откладывал наше путешествие некоторое время, но больше нельзя.

Судья Мосс подошла к своему другу и коллеге, обняла его. Другие судьи собрались вокруг.

– Сожалею, – сказала Фелиция, – я могу что-нибудь сделать для тебя?

– Не тревожься, – устало ответил Чалмерс. – Я хочу проводить время, насколько возможно, рядом с Вивиан. И не смогу совмещать это с работой в суде.

– Когда вы отправляетесь в Европу? – спросила Мэри Энн Дэвид.

– Я поручил нашему турагенту узнать все подробности. Это будет очень скоро.

– Вивиан принимает посетителей? – продолжала судья Дэвид.

Чалмерс улыбнулся:

– Думаю, ей хотелось бы.

– Я приду сегодня вечером.

Судьи поговорили еще несколько минут. Затем Чалмерс откланялся.

– Боже, как это ужасно, – произнес Бейтс.

– Не представляю, что ему приходится переживать, – сказал самый молодой судья, Мартинес.

Восемь оставшихся членов суда продолжали говорить о своем друге, пока не вмешался Миллард Прайс:

– Не хочу показаться черствым, но пора вернуться к работе. Требуется четыре голоса, чтобы удовлетворить прошение об истребовании дела. После ухода Рона не думаю, что наберется четыре голоса в пользу дела Вудраф, поэтому предлагаю отклонить прошение.

Нескольких судей шокировала черствость Прайса. Другие рассердились.

– Еще ничего не решено, Миллард, – сказал Мартинес. – Не думаю, что сейчас подходящее время принимать поспешное решение по делу, которое нас так взволновало.

– Разве здесь не все голоса? – возразил Прайс. – Можно провести голосование, но я не думаю, что пройдет решение об истребовании дела.

– Я не собираюсь торопиться с голосованием в таких условиях, – заявила судья Мосс. – Мы не знаем, как проголосует преемник Рона, и я не уверена, как проголосую сама. Я утверждаю, что мы осуществим право согласно двадцать восьмой статье Кодекса законов США, раздел один, отложив голосование в данных условиях.

С этим согласились несколько других судей. Верховный судья Бейтс сказал:

– Мне хотелось бы, чтобы вы подняли руки. Сколько из вас за то, чтобы отложить решение по делу Вудраф?

Семеро из восьми судей подняли руки, воздержался только Прайс.

– Ладно, – сказал Бейтс. – Давайте прервемся на двадцать минут, чтобы освежить головы.

Мосс хотела поговорить с Прайсом о его поведении, но тот стремительно вышел из конференц-зала.

– Что это было? – спросил Фелицию Кеннет Маццарелли, устремив взгляд в спину удаляющемуся Прайсу. Это был упертый консерватор, не раз споривший с Фелицией по правовым вопросам, но вместе с тем весьма любезный коллега.

– Не знаю. Миллард обычно так не горячится при обсуждении наших дел.

– Может быть, он плохо выспался прошлой ночью, – покачал головой Маццарелли. – Бьюсь об заклад, Рон не спал вовсе. Бедняга.

Мосс позволила Маццарелли переключить разговор с Прайса и дела Вудраф на другие темы, но не могла не размышлять о чрезмерно эмоциональной реакции судьи Прайса.

Деннис Мастерсон неудобно изогнулся, стараясь не закапать костюм, когда нес чашку кофе к одному из огромных – от пола до потолка – окон в своем просторном угловом кабинете. Он был самой значительной фигурой среди компаньонов «Рэнкин, Ласк…», и по заслугам, поскольку считался влиятельнейшим лоббистом фирмы. Стены его кабинета, отделанные дубовыми панелями, свидетельствовали о его могуществе. Их украшали фото, изображавшие Мастерсона рядом со всеми важными персонами, которые проживали в течение последних тридцати лет внутри пространства, огороженного кольцевой автодорогой.