И полянка за стадионом из окон школы не видна, спасибо древним дубам.

Подумав о дубах, Дон нашел взглядом Арийца и хмыкнул.

Дубинушка стоеросовая во все глаза глядел на Лизку, а Лизка – на него. Правда, выражение было разное. Лизка явно прикидывала, как красиво будет смотреться белобрысый скальп на двери ее вигвама, а Ариец все больше пялился на ее нижние девяносто, выпячивал грудь, играл бицепсами, трицепсами и прочими достоинствами, коими природа попыталась компенсировать отсутствие мозга.

Остальные поцанята собрались в кружок вокруг атамана и что-то жарко обсуждали, сжимая кулаки и зыркая на бомонд и променад: класс Альфа вел себя как подобает интеллигенции и за своего дона волновался сдержанно, без эксцессов. В отличие от бешек, которые по большей части просто маялись, не зная, куда приткнуться и за каким лешим они приперлись. Не за Поца же болеть, в самом-то деле! Его родной класс чуть не поголовно ненавидит, а он и не понимает. Думает, раз молчат и пресмыкаются, значит – уважают и любят. Как же. Щас.

На полянку за стадионом Дон с семьей вышел ровно со звонком на седьмой урок. Как подобает, чинно и с улыбками. Поц с поцанятами тоже вышел. Поглядел на ритуальный Донов поклон, чуть у виска не покрутил. Ухмыльнулся. Похрустел суставами.

– Ну чо, чувак, по-нашему, на кулачки? – залихватски заломил берет и победительно оглядел класс, потом перевел взгляд на Леона, стоящего за левым плечом Дона, и расплылся в масляной улыбочке. – Девочку только убери, я девочек не бью.

– Предпочитаешь, чтобы девочки били тебя? – тоном профессора-сексопатолога осведомился Дон. – Учтем.

– Это девиация такая, называется мазохизм, – поставил диагноз Леон.

– И вас тоже вылечим, – поддержал Ришелье, не давая Поцу вклиниться.

Вклиниться Поц особо и не пытался – не его это, мозгой шевелить, – только пыхтел, багровел и играл желваками. Ужасно мужественно, хоть Брюсу Уиллису уроки давай.

Девчонки-ашки тихо хихикали, бешки растерянно молчали – пока еще боялись Поца, хоть его авторитет и стремительно падал за плинтус.

– Колюще-режущие сдаем в гардероб, господа, – велел Дон, вынимая из внутреннего кармана пистолет-зажигалку и роняя в подставленные Маратом ладони. – Прочие посторонние предметы аналогично. Никто ж не хочет неприятностей?

Поц и поцанята буркнули что-то согласное, явно с облегчением – их перестали бить морально, а физически они уж как-нибудь этих гребаных очкариков заломают. Повынимали из карманов и из-за голенищ берцев целый арсенал, свалили в руки Коляну, видно, никому из «своих» оружие не доверяли.

Вот под это согласное бурчание Дон и убрал с арены лишнего бойца. Этак небрежно снимая пиджак, кивнул Коляну: постой в сторонке, все равно руки заняты. А Поца спросил:

– Мы с тобой, так справедливо. Кто выходит против Романа?

Вызвался Димон. Ростом он Ромке почти не уступал, такой же медведь – и хитрый, как медведь.

И тут же, не дожидаясь вопроса, вышел Витек и поклонился Ришелье. Неожиданно, подумал Дон. Этот хоть из фильмов что-то почерпнул о вежливости, и то хлеб. Но вылез не в тему.

А вот павлину достался Ариец. Дон еле сдержался, чтобы не отправить павлина немедленно домой – это ж самоубийство, выходить против Арийца. Тварь-то безмозглая, зато чугуний между ушами крепкий. Ядреный чугуний. Такого только ломом можно, даже твердохлебовский дрын обломается. Дон надеялся, что в паре с Арийцем окажется Ришелье, этот даром что на вид мозгляк, у него не чугуний, а чистая оружейная сталь.

Подумал даже, не поменять ли пары волевым решением, обоснуй-то всегда найдется, но обернулся к павлину, увидел, как у него глаза загорелись, и промолчал. Судьбу надо уважать.