Наверное, именно этот вой Дона и спас.

Потому что он затормозил за миг до того, как прямо перед ним пролетел камень, брошенный из подворотни. Дон увидел лишь бесформенный силуэт какого-то оборванца: тот бросил камнем — и нырнул обратно, в темный зев; оттуда послышались ругань и топот нескольких пар ног.

Надо было испугаться.

Но страха не было.

Ни страха, ни осторожности, только что-то безымянное, что погнало вслед за убегающим бомжом: вперед, догнать гада, помочь жертве!.. Еще бы оружие!

Взгляд упал на ржавый прут, валяющийся перед самой подворотней. Дону остро захотелось поднять его, почувствовать в руке привычную тяжесть шпаги…

О пруте он тут же забыл — потому что увидел, наконец, кого эти гады били.

У решетки, перегораживающей вход во двор, лежал человек.

Уже мертвый.

Живой человек не может лежать в такой изломанной позе и лицом в луже.

Все прочее Дон окинул быстрым взглядом и признал несущественным: распахнутую калитку в решетке, через которую удрали двуногие крысы, заставленный машинами внутренний двор, лезущего через забор в соседний двор бомжа. Удрали — и плевать, а вот тело…

Смотреть на него не хотелось, но не смотреть было невозможно.

Ему проломили голову. Кирпичом. Он валялся тут же, покрытый кровью, грязью и чем-то еще отвратительным.

Это же отвратительное, серо-кровавое, виднелось сквозь дыру в черепе.

Дон с трудом сглотнул вязкую горечь, напоминая себе: блевать не время. Он отвечает за Семью.

— Назад! — скомандовал Дон.

Ребята, не успевшие добежать до трупа, остановились.

Сам же Дон шагнул вперед, медленно и осторожно.

Его смущал запах.

Поверх обычной для подворотен помоечной вони пахло больницей. Хлорка. И кислота. И еще что-то — резкое и совершенно здесь неуместное.

Взгляд метнулся от трупа вокруг.

Хозяйственная сумка — разодранная. Осколки бутылки с яркой этикеткой. Рассыпанный порошок — стиральный, из надорванного пакета.

Распотрошенная пачка сигарет прямо поверх тела.

И — голубой берет с отпечатком грязной подошвы.

Сердце замерло и провалилось куда-то в живот.

Этот голубой берет, и знакомые берцы на трупе…

Нет, этого не может быть!

Позади Дона кто-то вдохнул со всхлипом и прошептал:

— Мишаня?..

— Эрик, не трогай его! — велел Дон, не оборачиваясь, и наклонился к телу, стараясь не наступить в едко воняющую лужу. Леший знает, что за ядовитая дрянь тут разлита.

Он с трудом заставлял себя не зажмуриваться и хоть как-то дышать. Очень хотелось прямо сейчас оказаться дома, не видеть и не знать этого ужаса.

Почему-то перед глазами вращалась, стеклянно поблескивая, банка; и в этой банке одноглазый урод смеялся, разевал зубастую пасть, и к запаху хлорки с кислотой добавился формалин…

«Тьфу, чур меня!» — подумал Дон, прогоняя головокружение.

Реальность была хуже глюка.

Там, где лицо трупа — называть его Поцем язык не поворачивался, не могло это тело быть Поцем! — касалось лужи, кожа облезла, оголив кровавые мышцы…

Кто-то толкнул Дона сзади так, что он едва не опрокинулся прямо на тело.

Удержался, обернулся — и встретился взглядом с позеленевшим Киллером. Он смотрел на Дона, замерев и прижимая ко рту какую-то тряпку.

«Платок, наверное», — подумалось отстраненно.

Миг Киллер смотрел, потом раскашлялся, сгибаясь пополам.

Дон бросился к нему, схватил за плечи и оттащил прочь от тела. Успел только заметить, что платок упал, а Ариец его поднял.

Так же отстраненно подумалось, что Ариец молодец. Не надо оставлять улик. Вообще ничего тут трогать не надо, и лучше бы мотать подобру-поздорову, пока кто-нибудь из прохожих не вызвал полицию и их всей компанией не загребли за убийство.