Арестованный не ответил. Мысли не могли оторваться от ярких картин. Дальше ехали молча. Улицы были полны народу. Город жил обычной жизнью. Тоска цеплялась за мелькающие краски. Хотя жить среди людей не так просто. Много всяких барьеров. Приходиться заботиться друг о друге. Стараясь не ошибиться. Не упасть. Не оттолкнуть. Не потянуть за собой в пропасть. В семье все в одной связке. Ответственность лежит на каждом в равной степени. Но пока остаются «белые пятна» в отношениях и вопросы друг к другу, – опасность сохраняется. Уверенность – это отсутствие вопросов. В тбилисском доме этого не хватало. Семья всегда либо восхождение, либо спуск. Оба состояния требуют взаимности. Падение одного может стать общим поражением. Даже если кто-то, как-то, за что-то зацепиться, то он всё равно обречен. Вместе со всеми, кто находится в этой связке. Потому что исчезает уверенность. Возникает сомнение. Рано или поздно оно принесет плоды. Возможно, произошедшее – это следствие чего-то, идущего из генетических глубин? Или протянется в следующие поколения? Кто знает! Совместная жизнь возможна лишь друг в друге. Душа в душу. А иначе, бездна, гибель. На пересечении выдуманных реалий человек теряется. Нужно выбрать, а не из чего. Во всех случаях, это – воздух. Узник вспомнил известную шутку профессора Стэндфор-дского университета Андрея Линде: «Люди, которые не имеют хороших идей, иногда имеют принципы».

«Ему из-за принципов пришлось эмигрировать. А я, за неимением хороших идей, оказался в Египте. Хотя называется это как-то по-другому? Депортацией, что ли».

«Волга» остановилась возле двухэтажного здания. Гостя в «браслетах» любезно пригласили в контору. В канцелярии, за столом сидели двое. Упитанный дядя приказал снять наручники. Предложили сесть. Дядя оказался прокурором Дзержинского районного отделения. Плюгавенький, с землистым цветом кожи, человечек лет тридцати, назвался Петросом Погосяном. Старшим, особо важным и ещё каким-то архиследователем. Прокурор назвал только фамилию, – Сафарян. И продолжил:

– Ты догадываешься, почему именно мы санкционировали твой арест?

Узник прикинулся дурачком. Сафарян взглянул по – прокурорски:

– Преступление, в котором тебя обвиняют, было совершено в соседнем Ленинском районе. За месяц до этого в нашем убили двоих авторитетных вурдалаков, заправлявших валютными махинациями в стране. Припоминаешь что-нибудь? Или тебе помочь?

«Дурачок» слегка поумнел и заумничал:

– А разве не вы тут всем заправляете?

Архиважный вмешался:

– Ты давай, мне дуру не гони! Твой фоторобот встречался с обоими накануне смерти.

«Дурачок» обиделся:

– А я при чём? Робота и спрашивай.

Следак особо сважничал:

– Есть и свидетель, видевший тебя на месте преступления. Мы сэкономим время и деньги, если станешь сотрудничать.

Упитанный добавил:

– Час назад с отцом твоим условились о чистосердечном признании. Получишь минимум. А без этого потянешь на «вышку». Сейчас отведут в камеру. Родные передали еду и одежду. Отдохни! Петрос всё сделает как надо.

И Сафарян приказал увести задержанного.

Двенадцать метровых квадратов светлели небольшим окном. Пол деревянно скрипел. «Шконки» двухярусно жались к обоям. Для полного счастья не хватало остальной мебели. За спиной закрылась дверь. Чуть мягче, чем в тюрьме, но всё же закрылась. Тот же скрежет и звон. Узник поставил домашние гостинцы на одну из шконок. Лёг на соседней и сразу заснул. Знакомый шум ворвался тревогой и он вскочил. Сказался прошедший день. В камеру втолкнули человека. Как-то демонстративно грубо. Обернувшись, тот выругался по-русски, многоэтажно. И прошел вперёд. Сделал это по-хозяйски, обстоятельно. Сел. Поздоровался: