– Не стреляйте, гер офицер! – крикнул он. – Не стреляйте! Хенде хох! Сдаюсь…

Часовой тут же сорвал с плеча карабин, клацнул затвором, прицелился. Неужели выстрелит?

– Если выстрелит, бегом к танку. Снаряды сразу не бросать, а то всё поймут. Степан, твой – танкист. Я возьму часового. Штыренко, твои – механики.

– Kom! Kom, Rus! – неожиданно засмеялся немецкий танкист. Он встал, спрыгнул на корму и замахал Демьяну руками.

Механики тоже бросили работу. Все смотрели на неизвестно откуда взявшегося красноармейца.

– Быстрей! – скомандовал Воронцов. – Степан, давай вперёд!

Штыренко отстал и занял место за Воронцовым. Они быстро приближались к танку. Демьян что-то кричал, спотыкался, падал, снова вставал и снова что-то кричал… Он выполнял свою роль – отвлекал немцев. Грубо, нелепо. Но у него получалось. Немцы смеялись, весело жестикулировали. Часовой опустил карабин и пошёл навстречу Демьяну. И Воронцов, превозмогая лихорадочную дрожь, понял, что хотя бы на часового им теперь не надо отвлекаться, Демьян с ним управится сам. А им оставалось добраться до танка. Поскорее – до танка. Они уже почти бежали. И в это время немецкий танкист, стоявший на корме «тридцатьчетвёрки», что-то резко крикнул часовому.

Но Демьян уже шагнул к своему противнику, схватил его своими огромными руками, рванул на себя с такой силой, что тот выронил карабин. Демьян и часовой покатились в воронку, молотя друг друга кулаками. Демьян наконец изловчился, сорвал с немца каску и начал рубить ею по голове, по выброшенным вперёд рукам, и бил до тех пор, пока тот не перестал двигаться.

Степан с разбегу запрыгнул на броню танка и, пока механик-водитель вытаскивал пистолет и досылал патрон в патронник, дважды ударил его ножом.

– Штыренко, быстро в танк! Проверь там! – И Воронцов подбежал к механикам.

Трактористы, пригнанные немцами из ближайшего села, где совсем недавно со всеми своими службами размещалась межколхозная МТС[17], стояли возле танка и испуганно наблюдали за происходящим. Старший толкнул своего напарника, и они тут же подняли руки. Воронцов посмотрел на них и ничего не сказал.

– В танке, командир, никого, – доложил Штыренко.

Демьян вылез из воронки, устало посмотрел по сторонам и, убедившись, что всё в порядке, сел прямо на снег – отдохнуть.

– Ну что, мужики, – отдышавшись, хрипло позвал он механиков, которые всё ещё стояли, онемев, – машина исправна? Запускать можно? Ходовая не подведёт?

– Всё как есть в полной исправности, товарищ командир, – бойко доложил старший, медленно опуская озябшие руки. – Тут только и было делов, что ленивец сбило да гусеницу порвало. Она и размоталась. Пару звеньев только и поменять пришлось.

– Горючее?

– Бак почти полный, товарищ командир, – тут же уточнил старший механик. – Мы из того… ну, который в овраге, в болоте утоплен, слили и дозаправили. И вон, они… – Он указал на убитого танкиста. – Три канистры с собой принесли.

– Штыренко, проверь уровень масла. И – запускай. Танк отгоняйте к опушке. След замаскировать. Степан, бери автомат – и на дорогу. – И Воронцов спросил механиков: – Село ваше далеко отсюда?

– Ровно три километра.

– Немцы есть?

– Есть. Батальон пехоты и танки. До села деревня ещё есть, примерно в полутора километрах, Рябухино, шесть дворов. Там немцев нет. Три полицая постоем стоят. При лошадях. Они каждое утро все дороги здешние объезжают. Мы второй день тут. Вчера – были. Все трое. С винтовками.

– Что, вас проведывают?

– Вряд ли. Служба у них такая. Когда тут глубокий тыл был, жизнь у полицаев куда как вольготная была. Ездили по деревням, поросят резали. Печёнку ели да баб щупали. А теперь – другое дело. Фронт, вон он, рядом. И немцы с них службу требуют.