В-четвертых, избежать насилия над классами и соседними нациями, вместо этого предлагая присоединиться к себе на взаимовыгодных условиях. Т. е. должны быть выработаны принципы, должные стать основой, во имя которых «нация» объединяет вокруг себя другие нации, которые не устраивают правила, навязанные внешним «либеральным управлением».

Как совместить эти, казалось бы, несовместимые понятия, и является темой данного исследования.

Цивилизационная неизбежность «модернизации» и «начало истории»

«Русские варвары и колонизаторы врывались в стойбища, аулы, кишлаки и хутора, оставляя после себя школы, больницы, театры, музеи и университеты».

Уникальность русской цивилизации в том, что наиболее эластичным и живучим народом в мире является русский народ. Только на протяжении одного ХХ века наше общество успело пожить в условиях монархии, капитализма, идеократии, социализма, демократии с поворотом к дикому капитализму. Причем каждый такой период, в свою очередь, содержал в себе ряд субпериодов, мировоззренчески враждебных друг другу (например, НЭП и «застой» в рамках социалистического проекта), а также ряд тяжелых войн и революций.

Накопленный нами веками опыт выживания в любых условиях, с одной стороны, принес страдания, с другой – дал тяжелый, а значит, тем более ценный опыт. В процессе крайних полюсных колебаний от одного типа политической формации к совершенно другим русские приобрели «цивилизационную эластичность», способную переваривать любой политический строй и выжить в войне. Мы умудрились не выйти за пределы допустимых колебаний, когда начинаются необратимые процессы, хотя нас к этому всячески подталкивали, а в середине 90-х находились у самого предела.

В свое время Арнольд Тойнби, проделавший титанический труд по переработке всей мировой истории в поисках закономерностей, пришел к выводу, что Россия выработала самый эффективный способ реагирования на стоящие перед ней вызовы – перед лицом внешних угроз России свойственно периодически сжиматься, а затем, накопив духовные и материальные силы, толчкообразно расширяться. И не просто, а вбирая в себя территории, с которых ранее исходила угроза^>4.

Так было, когда Киевской Руси противостояла «великая степь», так произошло в XV веке, когда угрожало Казанское ханство, так было в эпоху великой Смуты и противостояния с Польшей и Литвой. Ход политических событий различен, но принцип всегда один: расширяющаяся пульсация с выходом на новые рубежи. Пример уже из двадцатого века, когда нам угрожал фашистский Запад и на нас шли дивизии большинства европейских стран. Франц Гальдер (начштаба сухопутных войск Германии) в своем дневнике признавался: «Это поход всей Европы…»^>5 Произошло очередное сжатие, границы оккупации дошли до Волги, затем последовала фаза очередного расширения и, как следствие, на полвека половина Европы находилась в советской сфере влияния.

Общая закономерность такова – каждое сжатие России содержит в себе зерно равновеликого расширения. Это есть классический русский уход-возврат, о котором пишет Тойнби. Сегодня Россия находится в пределах стадии максимального своего сжатия. Но «пружина» сама не разожмется – нам, живущим сегодня поколениям, нужно добиваться ее «разжатия».

России требуется прорывной проект модернизации – прежде всего в сознании. Нам нужны новые горизонты видения и понимание того, что есть дальше горизонта. И тогда нас ничто не сможет остановить. Не случайно на Западе, видя в нас конкурента, боятся именно создания в России нового идеалистического проекта, который может послужить новым толчком для стремительного развития страны. Таковым прорывом может служить только новая система политэкономических знаний и отношений, а не попытки строительства на месте рушащегося «глобального дурдома» его обновленного технократического «дурдома-2».