То, что досталось с детства мне,
Ещё родителям служило
И недвижимо в тишине.
Любовно тронешь ковш и ножик,
Или в шкафу найдешь лоскут,
И вспять, пройдя незримый обжиг,
Десятилетья потекут.
И новой утвари не надо.
И жизнь не вся ещё прошла,
И постарение – награда,
Прикосновение тепла.
Невеста
Людей ведь нет родных наивней,
Творцов домашнего тепла.
Невесту сообща нашли мне,
Надумав, что пришла пора.
Была красивой, некапризной,
По-детски женственной она,
А дальше пусто, что ни вызнай,
Поскольку уж совсем юна.
Когда бы жить хотел иначе,
Возможно, в этот голос вник.
Пожалуй, нежный и горячий,
И не забуду этот лик.
Ещё и жизнь была ей внове,
Прост разговор накоротке,
Но кашель вдруг и капли крови
На чуть надушенном платке.
Стафф
М.Рахунову
Пусть царственно проходят мимо
Галчинский, Лесмян и Тувим,
Славянской древности незримо
Тень наклонилась лишь над ним.
Припав к родному захолустью,
Он в этой пребывал тени,
И эта смесь безумства с грустью
Больной душе моей сродни.
Да, выходя на берег Леты,
Коснулся многих он сердец,
Ему великие поэты
Успели молвить: «Молодец!»
«Пройдёшь ли по стогнам Белграда…»
Пройдёшь ли по стогнам Белграда,
По тверди булыжин и плит,
И речи славянской услада
Повсюду тебя опьянит.
И нечто поймёшь с полушага,
И чудится: всё горячей,
Всё гуще медовая брага
Медлительных этих речей.
В ответе, о чём ни спроси я,
Услышу и «веди» и «рцы»,
И плачут при слове «Россия»
Словесности русской чтецы.
В сербской церкви
Иисус, здесь явленный иконой, —
Ясноглазый в сущности гайдук,
Истомлённый, даже истощённый
От раздумий горестных и мук.
К ворогам не знающий пощады,
Осудивший развращённый Рим.
Эти веси, пажити и грады
В зыбкой дымке ходят перед ним.
В прошлом веке был бы партизаном,
«Смерть фашизму!» с ними бы кричал,
Чтоб к Его припал кровавым ранам
Край апокрифических начал.
Сербской девушке
Слушай, сербиянка: у монголов
Пали поздней осенью стада,
Темучин восплакал, возглаголав,
И на запад двинулась орда.
От того, что пересохли степи,
Содрогнулся Иисус в вертепе.
Через два столетья чернотой
Волос твой покрылся золотой.
Смедерево
Ни глухаря, ни тетерева
В этих местах, лишь крик
Чаек вблизи от Смедерева
На берегу возник.
Братство их черноморское,
Месиво этих стай
Носится, с плеском порская
И огласив Дунай.
Выплесками перловыми
Словно творя помин,
Крепости с переломами
От партизанских мин.
С россказнями и сведеньями
Перелетая в сень
Дерева в этом Смедереве,
Век превратился в день.
Над Венгрией
Под крылами глушь и тишь,
Тьма и млечность потому что
Вся в сплошном тумане пушта,
Венгрию не разглядишь.
Два брата
Был младший брат головорезом,
И в смуту председатель ВЦИК,
Над штыковым её железом
В тужурке кожаной возник.
И крови жаждала горячей
Его безжалостная речь,
Бы расказачен Дон казачий,
Пришлось династию пресечь.
Добитый гриппом или ломом,
Уже никто не разберёт,
Гранитом в облике знакомом
Он стал, свободный от забот.
Иль ядом верным и мгновенным
Его убрали, говорят…
А там, в окопах под Верденом,
Войну освоил старший брат.
Постигший всю её науку,
В атаку – в ярости такой —
Свою оторванную руку
Нёс уцелевшею рукой.
Теперь в его дворце в Ханое
Живут, сменяются вожди.
И хлещут, вставшие стеною,
Неистощимые дожди.
Хлебы
Уже в дыму виднелись Рейн и Сена.
Но что же было до того, когда
Остановила конницу измена
И уцелели чудом города?
Ведь есть весов невидимые чаши,