Лето кончалось. Предстояло решительное сражение в местности, которая называлась Бородино. О это название! Как я его помню!

Издали я видел, как император в сопровождении нескольких маршалов объезжал обширное место будущего сражения.

Что сказать? Солдаты французской армии шли убивать русских солдат не вследствие приказания Наполеона, а по собственному – увы! – желанию. Все эти французы, итальянцы, немцы, поляки жаждали победоносного окончания похода, рвались в Москву, жаждали уничтожить русскую армию, преграждавшую им дорогу в Москву! Le vin est tire et qu’il fair le boire.

Что было дальше? Пушки гремели. Люди падали. Штыки вскидывались. Надо мной пролетело пушечное ядро. На выжженной траве валялись доски и тряпки. Я лежал ничком, сцепив пальцы на затылке и слышал, как страшно визжала подстреленная лошадь… Потом я вскочил и бросился бежать. Рядом со мной упал человек, заколотый штыком…

Потом я стоял в толпе наших солдат, оглядывался и не видел никого из моих приятелей. Потом кто-то тряс меня за плечо и убеждал, что мы победили!

Дорога на Москву была открыта!

О! Лучше бы мы сразу проиграли!

Город был пуст, словно опустевший пчелиный улей. По гулким площадям неприкаянно бродили какие-то одинокие простолюдины.

В пустом дворянском особняке я заснул на бархатном диване, выдвинутом почему-то на середину залы с загаженным полом.

Проснулся я от нестерпимой духоты в воздухе. Это начались в городе пожары. Я выскочил на улицу и побежал куда глаза глядят. Кругом был огонь. Не помню, каким чудом удалось мне выбраться из горящего города. Что делать? Этот русский вопрос теперь сделался единственным для солдат армии французского императора.

Мы поняли, что русские попросту загнали нас в капкан, как медведей из русских лесов. Нас, несчастных беглецов, встречали вооруженные пиками казачьи отряды и крестьяне с вилами наперевес. Я видел, как некий знакомый мне офицер пытался объяснить группе русских крестьян, что мы под властью нашего императора свободны, в то время как они – крепостные рабы своих господ! Но ему жестко отвечали, что сначала изгонят захватчиков из своей страны, а потом уж будут разбираться с понятиями свободы и несвободы!..

Мне представлялось, будто весь мир превратился в бесконечное русское поле, в котором и я умру среди мёртвых тел людей и лошадей. Вороны с громким карканьем садились на трупы. Кругом был страшный холод; и я понял наконец-то, что такое русская зима. Но свойственная живому человеку жажда жизни заставила меня брести наугад. Не помню, как я очутился на каком-то биваке, где казаки напоили меня крепчайшей водкой, накормили жареной бараниной, и одели в русский кафтан. Потом я все же заболел, лежал в ознобе на русской постели под названием лежанка, и большая русская печь согревала меня, словно толстая добрая женщина, называемая по-русски баба. Меня снова и снова поили какими-то напитками и микстурами; и заговаривали со мной то на хорошем, то на дурном французском, то окончательно по-русски…

Не все знают, что тысячи солдат великой армии великого императора предпочли остаться навсегда в России. Я был один из них. Французские фамилии рассыпались по российским городам мелкими разноцветными камешками. Французские имена преобразились в русские. Я стал Осипом Петровичем. В конце концов я понял, что быть французом в России, особенно в далеком от столиц северном городе, это в своём роде капитал. Я женился на Евдокии Сидоровне Тиварзиной, дочери купца второй гильдии. Наш роман начался с того, что я назвал ее Эдокси, но потом называл только Дуней. Мы прожили с моей Дуней сорок два года; сначала в любви, затем в полном согласии. У нас было девять детей. На деньги из ее приданого я открыл магазин мужской и дамской обуви. Вон в том одноэтажном домике. Теперь там литературный клуб, которым руководит один из моих потомков, его зовут Борис Бороздин, он поэт. Его дочь Катя пишет диссертацию о маленьком французском городке, из которого более двухсот лет тому назад ушёл на войну с Россией молодой сапожник Жозеф. Оказывается, в этом городке когда-то родился один из великих французских философов. Кто бы мог подумать! Я и не знал.