Я знал, что мать подумывает о переселении в квартиру, снятую для нее любовником. Мунире было уже три года, ее отец хотел чаще с ней видеться и настаивал на том, чтобы они перебрались в более просторное жилище. «Не хочет, чтобы его дочь выросла в лачуге», – сказал я как-то, чтобы уязвить мать. Она медлила из-за меня: знала, что я не желаю иметь с этим человеком ничего общего и буду возражать против переезда. К тому времени я уже покончил с саботажем, но по-прежнему не скрывал, что отношусь к ее любовнику враждебно, и она боялась, что я могу возобновить свою подрывную деятельность на новом месте. Короче говоря, я понимал, что здесь буду только мешать матери, а потому с еще большим пылом ухватился за предоставленный мне шанс отправиться в волшебный город Лондон и проверить, что я сумею там из себя сделать. Какой вред это могло принести?

Я приехал к отцу попрощаться в последнюю пятницу июля. Ему было всего сорок, но выглядел он старше, почти стариком. Я сказал ему, что сегодня вечером улетаю, и сначала он замер, а потом обернулся, чтобы посмотреть на меня долгим, оценивающим взглядом – мне почудилось, что под конец его глаза даже блеснули. Что это означало? Удовлетворение? Или, глядя на меня, он пришел к каким-то новым выводам? Мне стало тревожно. Что творится в голове у моего несчастного папы? Я не допускал и мысли, что он мог огорчиться. Раньше я уже говорил ему, что собираюсь в Лондон, но он словно бы ничего не заметил. Только когда я сказал, что уезжаю сегодня, он обратил на меня этот долгий задумчивый взгляд.

– Я еду в Лондон и буду жить там с дядей Амиром и его семьей, – сказал ему я, подавляя легкое беспокойство, которое вызывали эти слова у меня самого. – Он мне это предложил и хочет отправить меня в колледж. Они оба предложили мне пожить у них. В Лондон, можешь себе представить?

Отец медленно кивнул, точно обдумывая услышанное, а может быть, решая, стоит ли что-нибудь отвечать. Скользя друг мимо друга, наши взгляды на мгновение встретились, и я вздрогнул – столько напряжения было в этой встрече. Мне почудилось, что я увидел в его глазах уныние.

– Ты не вернешься, – сказал он. Потом вздохнул, опустил взгляд и продолжал внятно, но мягко, будто обращаясь к самому себе: – Послушай меня. Открой глаза во тьме и сочти свои счастливые минуты. Не бойся темных мест в своем сознании, иначе гнев затмит твой взор.

– О чем это ты? – спросил я. Порой отец говорил что-то малопонятное, похожее на зародыши стихов, и лишь очень нескоро я начал догадываться, что он иногда цитирует строки из прочитанных книг. Некоторое время назад он принялся читать старые записи и бумаги своего отца – они хранились у нас дома в чемодане, и я приносил их сюда по его просьбе. Теперь я подумал, уж не оттуда ли этот маленький шедевр. – Откуда это? – снова спросил я, не дождавшись ответа.

– Ниоткуда. Это просто мысль, – наконец сказал он. – Сочти свои счастливые минуты, таково начало любви. Автор – Абу Саид Ахмад ибн Иса аль-Харраз.

Я не был уверен, что это подлинная цитата. Отец вполне мог придумать эти слова сам. Всякий раз, когда он цитировал какого-нибудь Ахмеда ибн Халаса аль-Халаса аль-Адуви или вроде того, я гадал, вправду ли был на свете такой человек или отец на ходу сочиняет мудрые сентенции просто ради красного словца.

– Повтори, если тебе не трудно, – попросил я, и он поднял глаза и произнес то же самое опять: «Сочти свои счастливые минуты, таково начало любви». Моя просьба была не слишком красивой уловкой: я хотел проверить, не запутается ли отец, повторяя эту фразу, но он прозвучала в точности так же, как в первый раз. Правда, яснее от этого не стала.