– Левую ладонь раскрой, – попросила я у своего заказчика.

Он послушно протянул руку. Принял вес клубка, под которым чуть дрогнула ладонь. Нахмурился: сжал кулак, раскрыл снова – пусто… Усмехнулся.

– По крайней мере, не фальшивый, тут и не придраться. Он тянет, ты права. Сильно тянет. Как им пользоваться по назначению?

– Как в сказках описано, в точности, – заверила я. – Кинуть и идти следом. Ну – плыть, ехать на страфе… не важно. Для отдыха поймать, он снова пропадёт в руке. Потом опять кинуть и идти. Приведет, до ниточки размотается там, куда указывает.

Скрип кивнул, сквозь зубы пробормотал нечто вроде спасибо. Покосился на Ларну.

– Шаар, значит, скоро поменяется… Я подумаю. Дороговато в оплате встанет мне клубок, как оно видится уже теперь. Захочу узаконить слободу – лишусь места старосты. Это яснее ясного. И золота немало отдам, закрывая счета с ворами. Они, кстати, не искали твою Тингали?

Ларна оскалился и промолчал. По моей спине сползла тяжеленная капля пота. Искали… Ох, сходила дуреха по городу за нитками. Никому она не нужна, как же! Сама-то не нужна, а вот шитьё – в нем уже многие рассмотрели пользу, издали ничуть не приметив вреда. Скрип усмехнулся и подмигнул мне, подражая Ларне. Получилось криво и очень страшно: всё его лицо смялось, исказилось.

– Не будут более искать, полагаю. Я им подробно расскажу о цене. Им от такой цены вся польза в деле станет не нужна. Как, впрочем, и многим иным. Страшные у тебя нитки, вышивальщица. И узоры они создают опасные. Пусть Ларна хранит их под замком. Пряхе платить – это чересчур жутко. Понял бы прежде, не взял бы клубка. Хотя… – он усмехнулся. – Такого меня – с клубком – даже из мести поостерегутся убивать. Не захотят переводить на себя расплату с Пряхой. Прощай, Тингали. Очень постараюсь не попадаться более на твоем пути и просьб не высказывать.

Он сгорбился, нашаривая пристроенный к стулу, до поры незаметный костыль – красивый, резной. С серебряным узором. Скрип ловко опёрся и встал. Зашагал к дальней двери, припадая на левую ногу. Я уткнулась носом в плечо Ларны и всхлипнула от запоздалого страха. Само собой, он привычно это обозначил насмешкой:

– Что, опять поджимаешь хвост после драки и в кусты налаживаешься? Пораньше не могла испугаться? Ещё дома, ну хотя бы у ворот города. Тогда бы следовало сообразить, а сообразив, назад повернуть?

– Прости. Глупая я. Непутёвая. Можешь ругать и лупить. Виновата кругом.

Он расхохотался, азартно скаля свои волчьи зубы. Ему ничуть не было интересно ругать и лупить, облегчая мое самоедство. Так и пояснил: сама себя ругай, сама казни. Иного не будет… Злодей! В косу как вцепился, так и не подумал освободить. Нитки, выбранные мною, комком свалил в мешок заплечный. Туда же ссыпал все бусины и ракушки, без разбора – прямо из ячеек. Потащил за косу по лестнице в нижний зал, там ещё набрал ниток по своему разумению. Хищно прищурился на торговца, затравленно жмущегося к углу. Лавочник щербато улыбнулся от ужаса, продолжая прятать за ладонью синяк в пол-лица.

– За счёт заведения, – пискнул ушибленный гнилец, теряя голос.

– Ума нет у того, кто дарит нитки вышивальщице, – укорил его Ларна и звонко отсчитал золотые из горсти на прилавок. – Я уже пропал, мне не выбраться вовек. Нитки подарил, пояс получил и жду исполнения желания, спасая котят. Но ты-то, немочь трусливая? Ты ж удавишься с того подарка в первый день, тьфу… Живи, копти небушко и нам не дави на совесть.

Ларна прихватил еще пук ниток, усмотрев мой интерес к ним. Сунул в мешок. Меня толкнул к двери, и мы вывалились на улицу. Ох, как же мне стало жарко и жутко! Я мигом сообразила: сплетня с гробами утратила интерес для города.