– Почему?

– Они в курсах, что с копчеными стало.

«С таджиками», – перевел доктор Тризны.

– И не пизди про съехавшую кукуху! Орзу, бригадир, серьезный человек. Был. Что его грохнуло?

ФМ оглянулся на Евгения Петровича.

– Хэ Зэ.

– Орзу без валыны срать не ходил. Выхватывал быстрей меня. Что его грохнуло, Финик?

– Kyrpä tietää, – повторил Петрович. – Хэ Зэ.

– Шутовка? – вклинился робким баском крупный «гипербореец», точь-в-точь боевой орк Мордора.

– Валяй, – санкционировал Георгий Семёнович. – Излагай.

– Ну… Сестрёна рассказывала. Ей семнадцать было. Она с Зареченских, дальних на автобусе возвращалась. Тридцать пятый Ка еще не отменили, ну, который на заправку заворачивал у кафе Калерии Анатольевны мужа, а он не вздернулся еще.

– Толян, базарь по делу!

– Ну… на заправке сортир, платный, сука! Семь рублей! Сестрёне приспичило, она молока парного у бабки надулась…

– Толян! – рявкнул Селижора. Подскочили все. Кроме Финка.

Толян ускорился:

– Зашла в тубзик, сходила того-сего, руки моет. Херак, сзади варежку зажали, к умывалке нагнули, жопу мацают, труселя сдирают. Ни дыхнуть, ни пернуть. Лохматуха че-то тычется, тычется, никак. И, короче, ебнул ей. Локтем по шее. Она, такая, сползла, гудбай, мама. И тут лохматого к стене – херак! Темно, сестрёне не видно – кто, чего. Она за дверь. В автобус. Час ждали водилу. Он приперся покарябанный. И через неделю тоже, ну…

– ЧТО?!! – хором воскликнули Федор Михайлович, Евгений Петрович и Георгий Семёнович.

– Вздернулся! Сестрёну русалка выручила, шутовка. Бабы под защитой у нее. А лес ваще ееный. Олин! Оля – баба!

Селижора и майор приняли бредовые Толяновы выводы весьма толерантно. Переглянулись, покивали. Феденька глазам не верил:

– Господа, мы расшифровываем геном! Мы создаем роботов! Исследуем Марс! Боязнь ночного леса, никтогилофобия, пережиток крестьянских суеверий!

Береньзяне молчали. Федя заставил себя медленно сосчитать до пяти. Поселочек! Деревня сумасшедших!

– Допустим… Допустим. – Он смотрел на Селижору. – Я приведу вашего сына, Георгий Семенович. Отвоюю его у русалки Ольги, кикиморы Инги и гадалки Ванги. Вы спонсируете парочку палат для пациентов типа Владислава? Плюс – лекарства. В аптеке один феназепам, и то просроченный!

– Замазано.

Так легко мистеру Тризны не давались переговоры даже с дедом. Он зевнул, опустошенный бесконечным сегодня. Финк, «орк» Толян и «гиперборейцы» раззевались. Селижора – нет. «Есть теория, – вспомнил ФМ, – что ответное зевание – проявление эмпатии. Психопаты за компанию не зевают».

– Майор, идем! – Он хлопнул полиционера по плечу.

– Не, чижик-пыжик. – «Медведь» наставил указательный палец на Федю, затем – на Евгения Петровича. – Мы тебя ожидаем. Я сам люблю условия: не вернешь мне сына, оставишь семейку Фиников без косточки.

«Майор Том» подмигнул психотерапевту: мол, Селижора хохмит, не парься! Убить не убьют, максимум – коленную чашечку выбьют. Опять.

***

Виктор Васильевич управлял мопедом при тахикардии, тремоло и (благо, он не подозревал об эдакой напасти в принципе) панічных атаках. Знал бы, рассердился: паны снова народ атакуют, буржуины клятые!

Слесарь потел. Его бросало из сугроба в парилку и назад. Вывалив набрякший язык, он ловил полу-беззубым ртом сладковатый, как белое винцо, летний воздух. И комарилл. Отплевывался. Единственная фара освещала шоссе метра на три. Каждая, сука, каждая летящая мимо машина сигналила Василичу. До боли в груди!

– СЕ В ДУПЛО ПОГУДИ!

Он дебилий, конечно, прав доктор. Разбиться в лепешку из-за предчувствий продавщицы? А чего нет? В жизни смысла не было, откуда иму в смерти взяться?