– Он очень мечтал о дипломатической карьере! – вздохнула Колесова.

– А вы подумайте, – ответил я. – Разве на дипломатической карьере свет клином сошёлся? Вот вы, господин Колесов, разве недовольны своим положением?

– Я-то доволен.

– Ну вот. А в юности мечтали о чём-то другом?

– Хм, действительно, о другом…

– Вместо дипломатии сын пойдёт по вашим стопам…

– Откуда вы…

Я выставил ладонь.

– Ничего не знаю. Знает Господь Бог.

– Что ж, будем молить Бога… – проговорил Колесов. – Пойдём, Надя. Извините нас.

Я проводил их до лифта.

Вернувшись в комнату, остановился у стола помощника.

– Что, Дима, не показался вам Колесов-младший?

– Да Ярослав Матвеевич, я от него в ужас пришёл! Экземпляр фантастический! Дрем-му-чий! Ещё в дипломаты собирался…

– В душе поставил себя над людьми, а сам требует человеческого отношения. Бедные родители… Не умеют воспитывать. Этомуже никто никого не учит.

– Это искусство. Талант – такая штука, есть далеко не у каждого. В массе дети повторяют родителей. Алкаш подарит обществу алкаша. Козёл подарит козла. Рожают-то все, кому не лень.

Я не люблю тайн…Все тайны, на мой взгляд, отдают какой-то гадостью.

Аркадий и Борис Стругацкие

Через несколько дней обитатели семьсот тридцатой комнаты растащили столы к стенам. Середину заняло невиданное сооружение: не то батискаф, не то спускаемый аппарат «Союза». Стенки его были прозрачны. Внутри виднелись два неравной величины отсека, разделённые перегородкой. В левом, большем, располагался элегантный пульт управления с тремя группами клавиш и немногочисленными приборами, среди которых узнаваемо зеленели экранчики осциллоскопов. Перед пультом стояло удобное кресло. У боковой стенки возвышалась ажурная рама, набитая платами с электроникой. Внизу было несколько небольших шкафов. Все это соединялось бронированными кабелями, гибкими шнурами и множеством разноцветных проводков. У дверцы висел на крючке белый халат.

В малом отсеке стояло такое же удобное кресло, а перед ним, в прозрачной перегородке – решётка встроенного микрофона. Над креслом нависало нечто, похожее на бестеневую люстру в операционной. Больше не было ничего.

Офицеры похаживали вокруг, с любопытством глядели внутрь, перебрасывались шутками.

– Теперь не соврёшь…

– Будут колоться только так! Без всякого топора.

– Ну что, ребятишки! – воскликнул Дима. – Кого первого расколем? Добровольцы есть?

Парни нерешительно молчали. Я понял, что слово за мной.

– Первым пойду я. Дима, задайте пару-тройку вопросиков… не слишком нескромных. И наденьте халат.

Я вошёл в правый отсек и устроился перед микрофоном. Дима и конструкторы вошли в сооружение с противоположной стороны. Было видно, как капитан в докторском халате сидит за пультом, а конструкторы, встав по бокам, что-то показывают и объясняют. Дима понимающе кивал. Вот он прошёлся пальцами по клавиатуре, оглядел приборы и заговорил… Мы обменялись несколькими фразами. Я встал и покинул кабину. Дима, под наблюдением конструкторов, нажал пару клавиш и тоже встал. Все сошлись снаружи.

– Спасибо, Дима, – сказал я.

– Вам спасибо, Ярослав Матвеевич.

– Как ощущения, товарищ генерал? – спросил майор Володя Туманов.

– Гм… своеобразные. Садитесь, Володя, сами испытаете. Ничего страшного.

Я сел за пульт. Инструкцию уже читал. Без спешки врубил питание, отрегулировал режимы, верньером выставил уровень воздействия – не очень большой. Нажал стартовую клавишу.

– Что ели на завтрак, Володя?

Майор с готовностью перечислил: два бутерброда из бородинского хлеба с маслом и сыром, вареное яйцо, чашка кофе со сливками, яблоко.