Чаще всего набирали лишний вес вовсе не драконы с василисками, а лисы с медведями. Рик объяснял это склонностью к медленному обмену веществ, а я – природной ленью.

Внутри василиск мало отличался от человека, если не считать нескольких дополнительных желез и пары органов. В остальном, он вполне походил на мужчину в самом расцвете лет. Даже в том месте, которое резво отчекрыжил Опал и в мгновение ока сунул под нос Амалле – еще одной маргонке. Изящная, гибкая, как лиана брюнетка, с миндалевидными глазами, похожими на влажные маслины, отшатнулась от гениталий, как от оружия массового поражения. Ее тонкие, длинные пальцы нервно затеребили ворот белого платья.

– Что это? И для чего оно нужно? – сдерживая смешки, допытывался Опал.

Амалла зарделась, как школьница при виде обнаженного красавца, опустила взгляд на орган, и посмотрела на меня с немой мольбой.

Я хотела громко назвать то, что отрезал василиску Опал, но препод сделал предупреждающий жест рукой.

– Если вы хотите ЭТО лечить, научитесь ЭТО хотя бы называть! – крикнул он так громко, что эхо облетело просторный зал, осыпаясь с выложенных белоснежной плиткой стен и пола.

Амалла стала уже даже не красной – скорее пунцовой. Причем вся – уши, нос, грудь, шея и даже руки.

– Эмм… нижний орган оплодотворения? – робко промямлила она.

Группа зашлась хохотом. Леолайл захохотал у крана, обрызгался с ног до головы, но смеяться не перестал. Опал поддержал всеобщее веселье, взвесил добычу в руке, перехватил двумя пальцами и потряс перед лицом Амаллы, словно каким-нибудь фруктом.

– Простите мне мое любопытство. А верхний орган оплодотворения он… хм… какой? – спросил жутик у маргоны. – Не нос ли часом?

Группа загоготала еще громче. Эхо нашего хохота отразилось от стен, и, казалось, где-то рядом загудела вода.

Да-а-а. Занятия по анатомии всегда превращались в шоу одного актера.

Только со мной у Опала ничего не выходило. С каждой парой он спрашивал меня все реже, и только в особо сложных, исключительных случаях.

После двухгодичной стажировки в больнице и общения с Риком, что такое тушеваться, я забыла давно. А уж крови, кишок и костей насмотрелась на сто лет вперед. Никакое вскрытие не сравнится с одной ночью в перекрестной больнице скорой медпомощи.

Вот и сейчас вдруг ужасно захотелось щелкнуть Опала по носу, а заодно спасти красную как рак Амаллу. Она брезгливо морщилась, косилась на орган, висевший перед самым лицом, и до крови кусала губы.

– А мне вот интересно другое. Как нам ЭТО лечить, если ОНО, простите, в ипостаси крылатого змея прячется внутри тела. Кстати? Опал? Не расскажете, могут ли василиски заниматься сексом в зверином обличье? – самым невинным тоном спросила я и нарочито небрежно коснулась отрезанной у василиска части тела. Благо хирургические перчатки мы надевали сразу при входе в анатомичку, даже если сегодня резал только преподаватель, а группа лишь наблюдала. Надевали так, на всякий случай. А скорее на случай «сезонного обострения» чувства юмора у жутика. В такие дни он мог кинуть кому-нибудь очередной орган со словами: «Лови, дарю, как запаска пригодится!»

Анатомичка снова взорвалась хохотом. Пантера не сдержался – тоже рассмеялся и внезапно, вполне серьезно ответил:

– Василиски, дорогая моя Самира, могут и так, и сяк. А как именно… хм… ты можешь изучить сама. Все-таки работаешь с одним из них. Да еще с тем, чья репутация бабника известна во всех семи мирах.

Вот оно как! А я и не знала! И не успела я поразиться тому, что этот прославленный на все перекрестье бабник так скромно вел себя в моем присутствии, Опал добил: