Встретили в баре, где был один сплошной джаз, встретили пару – она Татьяна, он Бруно, из Баварии, из под Мюнхена, она из Санкт-Петербурга, пять лет замужем за полицейским, который скоро едет на полгода служить в составе миротворческих сил в бывшую Югославию. Он там будет не военным, а полицейским, причем, без оружия, смотреть за порядком, заработная плата в два раза выше, сам вызвался и прошел небольшой конкурс. Слегка врун, когда я рассказал о проститутках, которых в Югославии подвозят к военным городкам в день заработной платы, он заговорил о какой-то хуйне – типа, что посылают туда тех, которые женаты, будто бы женатому не хочется еще сильнее. Любопытно, их при подготовке предупреждают – берите с собой фотографии жены, желательно обнаженной жены, чтобы можно было под одеялом заняться онанизмом, глядя на жену и ее вагину.

Она бойкая и живая. Слегка косая в глазах, маленькая ведьмочка.

Ах, как мне понятны немцы, как понятны мотивы того и другого человека, это совершенно русские лица, одна реакция на одни и те же события.

И жизнь, конечно, и здесь не сахар. Утром и вечером переполненные трамваи, люди едут с работы и на работу. Обычные лица обычных людей, возвращающихся домой после трудового дня, после тяжелого труда ради хлеба насущного. Хлеб в Германии нелёгок. Как и во всём мире. Но в Германии общество устроено разумнее, нежели во многих иных местах. А люди работают еще интенсивнее, нежели в России.

111796. Были в Бонне. Встретили случайно на вокзале внука Копелева и его барышню – очаровательное создание с не очень хорошими манерами, он начитан, кажется, образован, тверд в убеждениях, но пока еще не в формулировках, немного говорлив.

Погуляли по Бонну, небольшой, простой и провинциальный городок, какая-то игрушечная или даже декоративная столица – в смысле декорация из балета на тему: воссоединение немцев; мэрия, с балкона которой выступал Горбачев, когда говорил о величие момента – воссоединении двух Германий, университет, в котором учились Маркс и Ницше. Оказывается, по берегам Рейна, в окрестностях и самом Бонне, доживают отпущенный срок в специальных виллах богатые сумасшедшие старики, город умирающих сумасшедших.

Затем посидели в частном испанском ресторанчике, хозяин подавал, говорил-говорил, делал комплименты, хорошее молодое испанское красное вино, суп с почками, креветки в кляре – это уже обычное.

Испанский ресторанчик находился в турецком квартале, оказывается, после второй мировой войны, чтобы ускорить восстановление экономики, немцы пригласили огромное количество турков в страну, им давали гражданство, по некоторым прикидкам их теперь около десяти миллионов, а всего в Германии после воссоединения – восемьдесят четыре миллиона человек – вторая страна в Европе после России.

Потом опоздали на трамвай и ждали в каком-то кафе последнего поезда, уехали только в два ночи.

Я, наверное, испуган. Мир, в который я хочу войти, требует от меня предельно большого, а я сейчас не готов к новому уровню точности, причем, не только в изложении, но и в восприятии. Уметь выстраивать мир не после, а до его завершения – это работа, которая требуется от меня. Только ночью понял, что отличает проповеди и заключения архимандрита Иоанна (Крестьянкина) от моих высказываний, моих умозаключений. Нечеловеческая точность. Он – старец, он достиг нечеловеческой точности в искусстве построения мысли, но зримо, точность – это прежде всего стиль, стало быть он нечеловечески стилен. Источник этого стиля – человек, внутренняя духовная работа; в его проповедях нечеловеческая, хотя и формализованная, красота мысли. Это такая же реальность, как и все остальное, что его окружает.