Работа продолжается. Уходят под воду ветераны клуба «Садко»: Владимир Туровский, Валентина Мельникова, Владимир Шкуратовский. Сказывается опыт, и на борту яла появляются первые реликвии. Проходят дни, но все также вновь и вновь погружаются, сменяя друг друга и возвращаясь на поверхность с экспонатами, «двойки» аквалангистов. Снимаются замеры судна. Самый юный член клуба Костя Михайленко прямо под водой наносит их карандашом на пластик. Идут в первый раз на «Ударный» молодые «Садковцы»: Олег Тищенко, Вася Воронецкий, Пашка Мишарин, – и не безрезультатно. Олег выносит на поверхность пулеметный ствол, второй, поднятый в этой экспедиции. Но экспонаты для музеев Севастополя и Очакова, Николаева и Одессы не главное из того, что находят эти парни на глубине. Самое главное не выставишь на музейный стеллаж, не объяснишь дотошному журналисту, ни выскажешь даже самому себе. Это другой уровень погружения и иная глубина, из которой уже не подняться на «мутный уровень поверхности».

Не было случая, чтобы после погружения кто-нибудь из «Садковцев» улыбнулся или сказал: «Как здорово!» или «Как красиво!», – как это бывает после первых знакомств с подводным миром. И, глядя на ребят, веришь и знаешь, что погружение в глубинку к погибшему кораблю для них – лучший гражданский урок из всех, так называемых, «уроков мужества». Урок, который невозможно не усвоить или забыть со временем.

Теперь я знаю…

«Чем тише, тем…» – твердил ты всем,
                           услужлив и послушен.
Ты не был нужен сразу всем и никому
                                          не нужен.
Тебя встречали без цветов, без грусти
                                       провожали.
Иначе, чем – «А, это ты». – тебя
                                      не величали.
И от стыда ты не сгорал, от страха не был
бледен. Богат ты не был никогда,
                          но не был ты и беден.
Тебя в жару не била дрожь, пурга
                                     не обжигала.
Тебя девчонка не ждала и даже не бросала.
Ни в ПТУ, ни в МГУ тебя не обучали.
И ни на пост, и ни на «стрём» тебя
                                      не назначали.
Тебя не портили ножом и по глазам не били.
Не проклинали за любовь и не боготворили.
Коня в галоп не посылал ты по земле
                                          весенней.
И акваланг не выдавал тебе глоток
                                         последний.
Ты пота с кровью не мешал и с жизнью
                                       не прощался.
Не просыпался стариком и в детях
                                       не рождался.
И спирт из кружки ты не пил, стуча
                                     о край зубами.
Одежд казенных не носил, во снах летая
                                              к маме.
Шторм не протягивал к тебе холодные
                                              ладони,
Когда корабль замирал в торжественном
                                            поклоне.
И ты друзьям всю ночь не пел, смел
                               не был в одиночку.
Ты не тонул и не горел, не написал ни
                                          строчки.
Ведь ты не жил, а поживал, не ждал,
                                    а дожидался.
И ты не дрался за любовь, а только
                                      поддавался.
Я все сказал и замолчал, а он спросил ехидно:
– А для чего же ТЫ так жил?
В чем смысл, мне не видно?
Теперь я знаю, это всё мне послано судьбой.
Чтоб был достоин я её, богини неземной.
Из всех сокровищ в мире мне нужна одна она.
– Стоп, – он сказал, – ты опоздал:
                                     она моя жена.