– Бабушка, мама, – снова произнес я, будто и не я, – а что мне делать с Ним?

И голос мамы мне ответил: «Славонька, а ты отнеси его в музей, в храм-то ведь нельзя, никому ведь не покажут».

«В музей», – подумал я и сразу вспомнил разговоры фарцовщиков на Неглинке про Сафрона Всемогущего. О том, что у него лучшая коллекция платов в Москве, что слушает он их на даче через мощные колонки какой-то японской супер-аппаратуры. Что вся его квартира на Кутузовском и дача на Пахре завешана картинами из запасников Пушкинского музея, в котором он будто и работает то ли экспертом, то ли оценщиком. Я встал, завернул лик обратно в клеенку. Уложил икону в свой джинсовый дипломат и сказал маме: «Я срочно еду в Москву». Поцеловал ее и отправился на вокзал.

Утром я был уже в Москве и отправился в метро на Неглинку. Было еще рановато – фарцовщики собирались там с открытия магазина. Я зашел в пирожковую на углу и сразу увидел Спиртуса – фарцовщика на Неглинной. Взял на раздаче пирожки мясные с бульоном и подошел к его столику. Мы поздоровались и стали хавать – завтракать.

– Спиртус, а ты не знаешь случайно, в каком музее Сафрон трудится? – спросил я.

– Знаю, – ответил тот, – в Русском.

– Но Русский же в Питере? – удивился я.

– Ну, значит, в Пушкинском. Да вот Слон идет, ты у него спроси.

Подошел Слон, тоже известный фарцовщик на Неглине, с тарелкой жареных пирожков и стаканом кофе.

– Привет, Слон, – поздоровался я и задал тот же вопрос про Сафрона.

– В Пушкинском принимает, с 10 до 18, – ответил Слон, с аппетитом уплетая пирожки и запивая их кофейком. – Но ты к нему не попадешь.

– Почему это? – спросил я.

– У него запись на полгода вперед, все к нему прут, – прочавкал Слон.

– А как быть? Мне надо, – снова спросил я.

– Напиши записку, что ты меломан Славик с Неглинки: от Слона, мол, очень надо. Передай ее через того, кто по записи, и сиди жди, – вытирая мясной рот и руки бумажной салфеткой, ответил Слон. А потом повернулся к Спиртусу и добавил: – Ну что, двинули в забой?

И они ушли трудиться, а я направился в Пушкинский, по дороге прикупив у знакомого чувака неизвестный мне диск Джимми Хендрикса. Добрался до музея, с трудом отыскал на задах вход на комиссию и вошел. Там на стульях сидели солидные дяди и тети с дипломатами и сумочками на коленях.

– Кто к Сафрону? – спросил я, не зная фамилии.

– Все! – ответил крупный мужчина.

Я уселся рядом с ним на стул, достал из дипломата бумагу, написал записку и стал ждать. Через некоторое время из двери вышла женщина в бусах, с большими клипсами в ушах, и, сказав «Следующий», отправилась к выходу. Мой сосед встал и пошел к двери комиссии.

– Вы не могли бы передать записочку? – обратился я к нему.

– Пожалуйста, – ответил он безразлично и исчез за дверью.

Пока я ждал, выяснилось, что Сафрон принимает только два раза в неделю – по вторникам и четвергам.

– Повезло, – мелькнуло у меня в голове, и я даже не мог представить, как мне, действительно, повезло.

Мужчина вышел, сказал «Следующий» и протянул мне мою же записку обратно. Поблагодарив, я развернул ее и прочитал: «Обед с 13 до 14, ожидайте. Сафрон». На часах было 12:30. Через полчаса из двери вышла женщина, а за ней совсем еще молодой мужчина выше среднего роста, модно одетый шатен, с кожаным ридикюлем в руке, как у доктора, и сказал: «Перерыв на обед, товарищи, извините, придется подождать, – потом посмотрел на меня, как будто мы были знакомы, и добавил: – Идемте со мной».

Я бросился за ним. Выйдя на улицу, Сафрон спросил:

– Что, меломан Славик, вас привело ко мне?

– Я привез лик старинный, хотел бы у вас проконсультироваться, уважаемый Сафрон, – сказал я и собрался открыть свой дипломат.