Погруженный в раздумья, сидел Павел перед вновь зажженным огнем, изредка помешивая палкой горящие угли. Он победил своих врагов; и пламя костра вновь весело танцевало перед ним свой магический танец. Но странная грусть отражалась в его глазах, и маска печали лежала на красивом лице.

Ведь все еще осталось неразгаданной самая главная тайна. Какая злая сила закрыла над его Родиной божественное солнце добра, справедливости и счастья, окутав ее своей дьявольской паутиной всеобщей наживы и лжи, сквозь которую не пробиться солнечному свету. Только слышен во тьме шелест банкнот в мохнатых лапах среди плача, стонов и проклятий.

Да ходит всюду страшная старуха – смерть, кося своей длинной косой всех без разбору – молодых и старых. Кто-то на радостях уже справляет черную мессу, а кто-то спешит отгулять свой последний шабаш. Поэтому, если не таким как он спасать свою Родину – мать, то кому?

Во время отъезда Павла в тайгу, кто-то решил, что он отступил перед трудностями «новой» жизни, а он просто видел кругом кем-то грамотно расставленные капканы и скрылся в глуши родной природы, которая не предаст и не выдаст своего сына. Чтобы под сенью ее могучих крон набраться сил и понять, что за чума пришла в Россию, сея всюду смерть, вражду и разруху. Он ушел в тайгу в поисках Бога, но ведь Бог един, но в тайге он стал другим.

И тайга щедро делилась с ним своей исконной мудростью, открывала ему сокровенные тайны. Они общались на одном языке, и Павлу был понятен ее первозданный Глас. Здесь отовсюду с небес и земли, в шелесте листьев и журчании рек, сиянии солнца и звезд, ему слышался незримый голос Создателя. То, что в суете и грохоте пыльных городов казалось важным и значимым, здесь отлетало, как ненужная шелуха, обнажая истинную суть вещей и бытия.

Утренний туман окончательно опустился росой на траву; и первые лучи солнца озолотили остатки желтых листьев на тонких ветвях берез, которые теперь дружески махали Павлу, как старому знакомому, пережившему вместе с ними ненастье. Небо над его головой сделалось бездонно-голубым. Погожий осенний день безраздельно вступал в свои права.

Как-то само собой пришла на ум заманчивая мысль об утиной охоте, а желудок при этом сразу напомнил о себе ноющей пустотой. Пошарив в палатке, Павел обнаружил в ней несколько банок тушенки, там же найденным ножом, он вскрыл одну из них и с аппетитом съел, как будто это была его первая дичь.

Силы быстро возвращались в молодое тренированное тело, и, с удовольствием ополоснувшись в холодной реке, Павел пошел по ее берегу к своей разрушенной избушке. Нужно было успеть достать из-под ее развалин свои вещи, пока сюда не нагрянули в поисках Горелого его дружки. Для их достойной встречи, ружье было с собой, а вот патроны остались погребены там, вместе с золотом и остальными вещами.

С тяжелым сердцем подходил Павел к своему разрушенному жилищу, и с угрюмым видом остановился перед ним в печальном созерцании руин. Еще совсем недавно дававшая ему приют и кров, обитель сейчас представляла собой удручающее зрелище. Сухие клочья мхов, выпотрошенные из щелей, лохмотьями дрожали на ветру, как содранная кожа, а почерневшие и потрескавшиеся бревна со следами медвежьих когтей, были беспорядочно навалены в кучу. И только одиноко выступающая над завалом тонкая доска с перекладиной на конце, застыла, будто крест над заброшенной могилой.

Из печальных раздумий его вывел радостный лай Лешего, который серым облаком несся к нему из леса. Не скрывая своих чувств, они бросились в объятья друг другу. Глаза Павла взволнованно заблестели, и его лицо впервые за последние дни, тронула улыбка, а чувства Лешего невозможно было передать словами, они просто рвались наружу из самой глубины его собачьего сердца. Они как будто не виделись целую вечность, и, наконец, снова были вместе. Вдвоем им теперь никто не был страшен даже в самой глухой тайге.