– Ладно нам ловить-то друг друга, братко. Давай думать, как общему нашему делу пособить: и блюдо добыть и целым нам с тобой остаться. Я так соображаю…

Тут опять Глафира в дверь просунулась, сказала испуганно:

– Терентий, там за тобой Акинфий Никитич прислал – на охоту тебя берёт, и с гостем. Собирайся быстрей. А я вот хлебца тебе принесла да молочка крыночку, поешь.

– Ну, прощай, Ганя, потом договорим.

Сильно Гаврила спать хотел, но не до сна теперь было. Раз у Акинфия блюдо, то он его не просто так взял, чтоб поглядеть. Колдовать на него будет. Стало быть, к алтайцу за этим пойдёт. К кому ещё – не к бабке же Катерине? Как бы не пришиб он алтайца после – чтоб концы в воду, как с Айлыпом. А Демидыч с Гаврилы спросит, да так, что Гаврила навеки речи лишиться может. Надо старика в другое место перевести. Куда вот только?

Пока шёл Гаврила по подземелью, только о том и думал, и, вроде, кое—что надумал. Вошёл в пещеру со словами:

– Собирайся, старик, со мной пойдёшь.

Алтайца в пещерке не было.

Успел-таки Акинфий!

Так. Про алтайца и силу его волшебную знали трое: Никита, Акинфий да я. Меня сутки не было. Если Демидовы ещё кого к алтайцу не допустили, тогда они это, некому больше.

Не Теря ли подсуетился по Акинфиеву приказу? Не похоже, вроде. Не Никифор ли, меньшой брат? Да нет, молоденек ещё про такие дела ведать. Еду-питьё старику отнести в подземелье – это так, а вот зачем старик Демидовым – не его это ума дело пока. Хотя кто его знает? А если не мы, Семёновы-Митрофановы, тогда кроме Демидовых-Антуфьевых некому. Акинфий или Никита?

Если Акинфий задумал на блюдо колдовать в тайности от отца, тогда он мог алтайца выкрасть. Тому же Никифору приказать. С другой стороны, не младенец же Никита, сам ведает, что только трое всю правду про алтайца знают. А отцовский гнев не захочет Акинфий на себя навлекать: лишится тогда всех богатств и заводов уральских, что ему отец обещал после себя оставить. Так не меня ли Акинфий подставить хочет?

А если это Никита? Так зачем ему? Алтаец и так для него два раза шаманил и дальше шаманить будет. На всякий случай, чтобы, как блюдо, из-под носа не увели? Так, кроме Акинфия, красть старика некому – Никита сыну, значит, не доверяет? На подозрении держит?

Ладно. Думать надо, где спрятать его могли, кто бы ни был. Если Демидовы, то в доме своём – вряд ли: народу много, не расчёт там алтайца держать. Не иначе либо в скиту каком, либо у Хозяйки Медной горы.

Если в скиту, то, скорее всего, у Синюшки. Место дальнее, глухое, подобраться непросто, да и не всякий без крайней нужды пойдёт: леший там башкирский больно шалит на речке Шуралке. Боятся заводские лешего-то, в ту сторону даже за ягодой не ходят.

Постой-постой, Гаврила: тебя в Невьянском заводе сутки не было. Сутки тому назад алтаец здесь был. К Синюшке, ежели пешком, почитай тоже сутки, а ежели конному ехать, то, конечно, скорей выйдет. Нешто Никита сам ездил ночью? Старенек он для таких поездок, да при нужде чего не сделаешь… Да нет, не пробраться там ночью никому: ни конному, ни пешему, ни молодому, ни старому. А днём навряд ли алтайца повезут, хоть и в мешке – приметно. Не там алтаец. Тогда у Хозяйки он, негде больше быть.

Отправился Гаврила к Хозяйке.

В доме её не нашёл, в баньку направился. Там она и была, за Айлыпом ходила.

Ничего Катерина Гавриле сказать не могла, сама не знала. Если кто и привёл старичка какого к Хозяйке в подземелье, то недавно совсем и её, знать, не спросился. Вместе к ящеркам по подземному ходу через сарайчик пошли.

Владения Хозяйки Медной горы помещались в подземном скиту в лесу, недалеко от завода. Келейки в скиту были просторные, тёплые, сухие, обустроены порядком и даже приукрашены. На зимнее житьё или летом для отдыха – тяжело под землёй-то всё время – у девушек избушка была недалече поставлена. Хорошо избушку строили: с трёх сторон её расщелина скальная скрывала, а четвёртая сторона кустарником была засажена погуще. Печная труба выведена была в старую горную выработку.