Теперь они мёрзнут подо льдом. Если ветер сильный, а лёд прозрачный, можно разглядеть, как там живут, как бродят по ягоды на острове, как копают огороды и идут в церкви. Они движутся медленно – торопиться подо льдом незачем. Торопятся только надо льдом.

Единственное, чему можно научить волжских детей, – не торопиться, когда идёшь по льду. Это им точно пригодится. Как и умение переносить дома с яра на зады, чтобы избы не ушли под воду вместе с затапливаемыми крайними рядами. Несём наши дома на зады. Несём ближе к лесу, подальше от воды. Несём их в руках как нежданную добычу.

В такую погоду даже рыбаки на лёд не вышли. Ни слова, ни крика – всё сотрёт ветер.

Чем быстрее идёшь, тем скорее устаёшь от снега в лицо. В снеге никогда не сомневаешься, даже когда он уже вычернел от весны. Разлетаясь, снег собирается в новый орнамент, переходящий во второй, в третий. Снег восстанавливает себя из ветра, создаёт из временного – постоянное, незаметно проживая сотни жизней за одну.

Руки не согреть, в карманах место занято. То, что положили в детстве в карманы, остаётся в них навсегда. Доставай – и показывай. Только сначала выгреби оттуда снег. А дальше – ключи, грязные монеты, серый волк, солёные помидоры, сандалии с прилипшим горячим асфальтом, плацкартные вагоны с запахом чёрного чая, многобудешьзнатьскоросостаришься, чемоданы дынь, растаявшие бабушкины конфеты, тихий час, лагерь на Чёрном море, творожная запеканка, зелёнка, октябрятская звёздочка, звуки свай, ёлочная игрушка в виде кукурузы, валенки, вермишель с молоком. Выворачиваешь, снег сыплется и сыплется. А там и зимняя свадьба. Такая же белая. И тоже – здесь, куда ты ещё не пришла.

Справа сквозь буран уже показалась пристань – берег близко. Это летом железный динозавр ходуном ходит от толпы, выныривающей из метеора, – теперь же пристань вмёрзла в Волгу и не шелохнётся. Следит за тем, как клокочешь руками, хватая ворот полушубка, бегущий от ветра. Пристань бы и рада предложить свою спину пешеходу, но метеоры зимой не ходят.

Все, кому надо, уже приехали сюда давно. А чужим – заходить в деревню с замёрзшей воды. Пройдёшь – найдётся тебе место в тёплом доме. Сядь у печки и не задавай хозяйке вопросов. Хлебай уху и грейся.

Волга уже не вода, а земля. Так твёрд лёд, так тверды ноги, так твёрд снег. От холода не чувствуешь: идёшь ли по глыбе замёрзшей воды, по берегу ли.

Нас учили ходить только по берегу – как ходить по воде, мы не знаем. Как учить этому детей, не знаешь.

Когда ветер уносит снег из-под ног, видишь, что идёшь по замёрзшей воде. Волга легла на зимний бок, по которому можно двигаться спокойно, не боясь её разбудить.

То ли вдали уже видны избы на яру, то ли это ветер куёт из снега деревянные узоры.

Повернуть назад? Но впереди уже меньше, чем за спиной.

Теперь двигаться дальше. На чужое тепло. Слушать, как подо льдом звонят колокола, зазывая на вечернюю службу.

Почему вода озера Эккен, со всех сторон обороняемого птичьим дерьмом, пахнет так свежо?

Завершив очередное интервью в Штутгарте по заданию головного офиса, я бродила у крохотного озера уже второй час. Лебеди, утки и голуби – единственные короли на Дворцовой площади Штутгарта – клали кучи на газоны, шипели на прохожих и грелись в костре солнца, перебиваемого громким дождём. Наступишь на траву – и скользишь по птичьему дерьму. Поднимешься на бордюр у воды – снова идёшь по помету. Двинешься по тропе – опять попадёшь в дерьмо.

В городе, построенном на холмах, не нужны фитнес-залы. Нескольких сотен Stäffele