Девушка приоткрыла рот. Она несколько раз моргнула и лишь потом выдавила шепотом:

– Нифига себе. Ого! История, однако… А какая порода была?

– Ксоло… дальше не помню, – Олег вытер мокрые глаза рукавом и допил чай. – Жалко ее так… Хоть она и не моя была.

– Ксолоитцкуинтли, – закончила девушка. – Их «ферма» в нескольких кварталах от дома родителей. Несколько моих подруг прямо с ума посходили по ним. Таскают на все вечеринки их в сумках, пока те щенки еще. Потом-то они подрастают. Дорогое удовольствие.

– Дорогое, – буркнул Олег. – Вот и не могу купить. По правде, я совсем не верю, что мне взаймы дадут такую собаку, но как иначе – не понятно. Надо попробовать.

– М-да-а-а, – протянула девушка. Она откинула голову назад и уставилась на полоток машины.

Олег поерзал.

– А можно я тоже спрошу?

– Ага, спроси.

– Почему Вы приезжаете так далеко помолиться? Почему сюда? Я думал, молиться можно в любой церкви.

– А тут все просто, – не отрываясь от потолка, ответила она. – Тут батюшка клевый, такой душевный, такие проповеди читает – закачаешься. Мне подруга посоветовала на его представления ходить. Говорит, послушаешь и почувствуешь себя, будто что-то очень значительное для своей души сделала. Только я хожу-хожу, вот уже полгода, наверное, – девушка наморщила нос и поджала губы так, будто была обижена на весь белый свет. – Чертову кучу времени потратила. Мне проповеди-то нравятся, и даже, как поют. Только я ничего не чувствую. Светик, подруга та, я ей завидую. Приезжает такая раз в месяц: всем поулыбалась, в платочке перед алтарем посидела, за грехи батюшку попросила, а потом в глазах – аж огонь. И живет себе дальше, тусуется. Значит, нашла что-то, зацепило. Всем говорит, сил ей там прибавляется. А мне, парень, ничего не прибавляется, или не понимаю я, о чем слушаю. Врет она, поди, а, может, и нет.

Она обняла себя руками, развернула голову к Олегу и вопросительно посмотрела. Только сейчас он обратил внимание на то, что ее глаза были густо обведены голубым карандашом, хотя на самом деле были цвета кофе. Из-за этого они казались не родными, будто приклеенными к лицу.

– Ты понимаешь?

– Ну да. Обидно. Когда что-то делаешь-делаешь, а оно никому не надо, тебе самому не надо. Зачем же вы повторяете за ней, если не интересно?

– Светка сказала, что надо подождать, когда благодатью озарит. И батюшка тоже говорит, что потерпеть надо, поразбираться, проникнуться. Прийти, говорит, к Богу, в таком молодом возрасте, уже благо. К концу жизни вообще буду продвинутой по части духовности, ага, – усмехнулась собеседница. – Мне б поспать после ночи на ногах, так ведь нет – я сюда, как на работу, ей-Богу – такой вот каламбур… И друзья еще цепляются, и родители: «Ну что? Ездила на службу? О чем было? Как тебе? Понравилось? Проникло в душу?» Им только попробуй сказать, что «нет», начнется… – она злобно махнула рукой и уставилась на двери лавки:

– Да какого они там все еще делают?! – возмутилась она и стукнула ладонью по приборной доске так, что Олег вздрогнул. Он согрелся в машине, начинало клонить в сон. Только вот питомник…

– Спасибо за чай и рассказ. Мне пора, там троллейбус, – указал он в сторону спуска. – Не хочу ждать следующий.

– Погоди ты…

Девушка шумно выдохнула и, запустив пальцы в волосы, некоторое время массировала голову:

– Давай я тебя до «Авиамоторной» довезу?

– Ого! Вот это да! – воскликнул Олег с нескрываемым восторгом. И тут же скис. – Только я Вас не знаю, так нельзя.

– Наташа. Меня Наташа зовут. Уже знаешь.

– Я Олег.

– Отлично. Есть, Олег, хочешь? Поехали еды возьмем и на «Авиамоторную» твою потом? Ты какой-то бледноватый. М, ты как?