Много лет до сих пор ко всем праздникам и юбилеям я получаю со студии Довженко поздравления, и подпись под ними простая – «Гримерный цех». Эти замечательные люди как бы напоминают своим вниманием, что на студии меня до сих пор помнят и любят. Я, кстати сказать, не только в Киеве снимался, но и в Одессе, в Крыму, в Ялте и Севастополе. Собственно, почему так долго об этом рассказываю? Да потому, что чувство благодарности к студии Довженко, Киеву и Украине глубоко у меня внутри и забыть этой доброты и тепла не могу.

Да, чувство благодарности, – ведь кроме всего прочего, в кинематографе тех лет большой величиной был Пырьев, и, когда в Москве шли пробы на какую-либо роль, Пырьеву обязательно демонстрировали материал, и он или утверждал актеров, или не утверждал. Когда ему показывали меня, он говорил: «У Тихонова лицо не русское, он то ли армянин, то ли азербайджанец – не надо его снимать», и меня не утверждали. Считали, что я «нефотогеничен». В то время, как правило, были востребованы рабочие характеры и пролетарская внешность. А я как-то под эту категорию не подходил. Бывало, приглашали на какую-то роль и фотографировали, потом, как правило, шли на попятную: «Извините, но нам нужно лицо попроще – рабочее». Под таким вот дополнительным прессом у Пырьева я тогда находился, а вот на студии Довженко не обращали на это внимания, там были рады, когда мы приезжали: я, Жорка Юматов…

…Я понимаю, какими наивными были эти фильмы и мои первые герои. Но я вспоминаю их с благодарностью и нежностью, потому что в этих фильмах я был рядом с теми, кто не раз поражал мое воображение. С Николаем Крючковым, Михаилом Астанговым, Николаем Симоновым. Я всегда буду признателен им за то, что я был принят ими в актерскую семью.

И все же по-настоящему первой своей картиной я считаю «Дело было в Пенькове». Ее снимал удивительный режиссер, фронтовик Станислав Ростоцкий. Мы вместе учились во ВГИКе, но он был старше – война помешала ему пойти учиться сразу после школы. Каким-то образом я в эту картину попал. Была проба, но художественный совет не утвердил, и меня не взяли. По тем же соображениям – нефотогеничное лицо. «Играть предстоит деревенского парня, а внешне Тихонов городской» – ну и выбрали другого актера – моего друга, с которым мы сидели вместе за партой во ВГИКе, и снимались, и крепко дружили, – Сережу Гурзо. Режиссер Станислав Ростоцкий позвонил и сказал: «Слав, ну не утвердил тебя худсовет, ну что теперь делать? Давай подождем – я буду следующую картину снимать, и тогда мы уж точно с тобой встретимся, что-нибудь для тебя найду». Грустно, конечно, мне было – я ведь уже сжился с ролью Матвея, он был похож на ребят, с которыми мы дружили в ремесленном. Это потом, уже после премьеры, те же люди, которые меня не утверждали, сказали: «Да, смотрите, как неожиданно раскрылся Тихонов! Да, он вполне типичен! Да, это что-то новое в нашей советской действительности!»

А между тем после отказа прошла пара недель, и вдруг неожиданно позвонили со студии: «Тихонов, завтра ждем – грим, костюмы…» Я робко: «А в чем дело? Что-то произошло?» – «Ничего, будешь сниматься». Оказалось, Ростоцкий уперся, пошел в пресловутый художественный совет, который все на свете решал, и заявил: «Буду снимать только Тихонова». Ему возражают: «Ну какой же он деревенский парень? Внешность неподходящая – загубишь картину», а он ни в какую и настоял на моей кандидатуре.

В первые же дни он пытался с моим лицом что-то сделать. «Давай все упростим», – говорил, а как упростить, если я даже не гримируюсь? «Нет, нет, давай поработаем. Гляди, у тебя сросшиеся брови – не надо их, в деревне таких не бывает. Теперь нос: у-у-у, какой нос – давай-ка его подтянем». Стали в гримерном цехе всякими приспособлениями тянуть, сфотографировали, показали. Ростоцкий расстроился: «Ой, нет, не надо, тупеет лицо. Ладно, какая уж есть у тебя внешность, с такой и будем сниматься». И началась моя работа в картине, которая в моей творческой биографии, может быть, занимает первое место. Именно эта картина открыла меня зрителю. Черно-белая картина, но в ней есть душа. А я все старался делать с душой, не только эту картину. Хорошо, что есть люди, способные это увидеть, почувствовать и осознать душу другого человека.