Папа, как обычно, пикировался с мамой, закончившей дела и удобно устроившейся на мягком, похожем на креслообразный пень, живом диване.

– Характер у меня тяжелый, да, – говорил папа, – а каким же ему быть, если он золотой?

Папа был в синих штанах и клетчатой рубахе навыпуск, длинную шевелюру стягивала резинка, в бороде пряталась неизменная улыбка.

– Приятно познакомиться, мистер Совершенство. – Вечно строгие мамины глаза смеялись. – Пусть поздно, но ты выдал нам свою тайну.

Мама по молодежной моде носила обтягивающее и рядом с папой смотрелась, скорее, внучкой, чем супругой. Ее коса цвета красного золота спускалась до поясницы, ступни были босыми – в доме мама не пользовалась даже спрей-обувью. Расцветкой костюм напоминал шахматную доску, красота женственности в нем уравновешивалась строгими черно-белыми мотивами, а сложенные в брошь очки вырвиглазным алым пятном притягивали взгляды к груди и вставляли в изысканную мелодию нотку дерзости. Мама всегда умела себя подать. Но на работу она ходила как все чиновницы – в белой блузке и черной юбке, иное при ее должности могло быть истолковано как пренебрежение к оказанному доверию.

– Совершенство? – возмутился папа. – Ни в коем случае. Личность из человека делают недостатки. Не будь у меня некоторых недостаточков… я бы даже сказал недостачушечек…

Мама фыркнула:

– Недостатки делают из людей не личности, а мерзавцев.

Папа повернулся к вошедшему первым Мишке, следом за которым в оранжерею заходила Соня:

– Не обращайте внимания, мама не ругается, просто у нее такой склад ума. Она как рентген, все видит насквозь даже там, где не требуется. Надо бы сообщить владельцу, что склад, видимо, ограбили.

Папа опять шутил. Или не шутил. Но вечно серьезная мама рассмеялась.

Примерно треть оранжереи занимала кухня: живая мебель с дубовым столом, зев принтера, колбасник с шестью видами мяса, которое выращивалось из клеток животных, стены с цветами, овощами и зеленью, а сверху, под невидимым куполом – разноцветье разлапистых крон, предлагавших все, что душа ни попросит. Все деревья здесь были с ферментами светлячков и мерцающих медуз – такими же, как стены и мебель в других комнатах. Они и освещали, и украшали помещение. Биолюминисцентная растительность давно стала нормой, и посторонних удивляли именно стены и мебель. А Соня уже не могла представить иного. Искусственный свет тем и отличался, что шел со всех сторон, а не только с неба или от костра, как в старину.

Позавтракать Соня могла и в спальне, комнатный принтер выдаст любое блюдо, а за десертом позже можно сходить в оранжерею или взять в холодильнике. Но папа ведь что-то готовил. Это решило все.

Обедать и ужинать в семье было принято вместе, все собирались за столом, овощи и зелень рвали с настенных грядок, фрукты и ягоды – с веток, наклонявшихся сразу, когда к ним потянутся.

Едва Соня переступила порог, папа поднял руки, призывая к вниманию. Мама встала, Мишка обернулся.

– С днем рожденья! – слаженно грянул хор, где к человеческим голосам присоединились Дора и дом. Последний – всеми комнатами и переходами, слаженно и объемно, с небольшим эхом.

В центре стола всплыл торт, спрятанный до нужного момента. Вот что готовил папа! Политые выжатым соком взбитые сладости на глазах таяли, и после положенных случаю поздравительных обнимашек все бросились поедать растворявшийся на воздухе шедевр кулинарии. Такие торты живут считанные минуты, затем они превращаются в смесь ингредиентов, ни капли не напоминавших изначальное яство. Зато воспоминания остаются надолго.