– Мог бы и пол-литра заказать, – шепнул заговорщически Петя, – но они сразу подохнут от жадности. Лучше закажу два по триста. А потом еще.

Жена президента, холеная шатенка с голубыми глазами и сумасшедшей фигурой, 30–50 лет, заметила мне с очаровательной улыбкой:

– А он очень симпатичный, ваш месье СовьетИк…

Президент в ожидании еды рассказывал про поместье с замком, которое они с супругой получили наконец по наследству, и о том, как дорого стоит поддерживать Шато шестнадцатого века, поскольку оно стоит на реке Луаре. Также он говорил, как не хочется разрешать местным жителям охотиться в частных угодьях, но ничего не поделаешь: недавно президент страны Жискар д’Эстен принял на этот счет какой-то идиотский закон. А в хорошую погоду на реке можно ловить рыбу большой компанией.

К концу рассказа про Луару «сраный жирный паштет с вонючим инжиром» был съеден, триста коньяка тоже ушли за горизонт, а свежие триста еще не прибыли.

Вот тут-то и прозвучал уточняющий вопрос от русского приемщика «а про Шато на реке Луаре»:

– Александр! Спроси у этого мудака, он ловит на мормышку?

Слово «мормышка» переводу из моего словарного запаса не поддавалось, и я слегка напрягся.

– Что говорит г-н Пьер? – заинтересовались французы.

Оценив обстановку, я пошел своим переводческим путем, предложив новую трактовку услышанного:

– Советский специалист хочет пива, – сообщил я собравшимся.

Пиво появилось на столе через мгновение.

Петя чуть удивленно посмотрел на выполненный незаказанный заказ, влил бокал пивка залпом, засосал коньяком со словами: «Градус надо повышать», – вытер рот, выдохнул и снова повторил:

– Так все-таки узнай у этого мудака, он ловит на мормышку?

Услышав уже знакомое звукосочетание «мормышка», французы хором затребовали у стоявшего рядом официанта:

– Пиво! Пиво! Еще пива для господина советского инженера!

Мормышка за общим галльским движением вокруг стола начала потихоньку забываться.

Однако я обратил внимание, что за нами пристально наблюдают в шесть глаз два вышколенных официанта и maitre d’hôtel.

Петр Алексеевич почти не ел, еду скорее портил и расковыривал, очевидно, чтоб не перепродали на другой стол, а в перерывах между глотками пива и коньяка покуривал привезенную из СССР «Приму». Клодет, очаровательная супруга президента, назвала «Приму» русским «Житаном» и даже затянулась один раз кровавыми губами гильотины рта. После этого до десерта она не дотянула… Петя же курил одну сигарету за другой.

И вот тут-то я и понял, на что смотрит максимовская обслуга. Миниатюрные пепельницы в виде изящной гнутой лодочки в стиле ар-нуво с золотистой буквой «М» внутри исчезали со стола как молодость: незаметно, но быстро. Также я обратил внимание, что за время ужина любитель омаров как-то распух «в грудях и ближе к тазу», и что отечественный пиджак соседа при малейшем шевелении издавал приглушенные материей квакающие звуки совокупляющейся между собой посуды. Движения игроков происходили в следующем порядке: Петр закуривал. Официант ставил пепельницу. Петр стряхивал туда пепел. Пепельница исчезала. Официант опять ставил пепельницу. Петр тушил сигарету. Официант заменял пепельницу с окурком на чистую. Пепельница исчезала. Пиджак вздрагивал. Петр закуривал. И все сначала.

Настало время прощаться. В дверях молодящаяся старушка (бывшая «мисс Франс», между прочим) элегантно преподнесла советскому гостю «Chez Maxim’s», коробочку с двенадцатью пепельницами из ресторана Пьера Кардена. Petit souvenir, так сказать.

На улице камарад Засуля ехать на машине до гостиницы отказался начисто, пробурчав под нос что-то типа: «Чтобы ты и твои козлы мой магнитофон себе в гробешник забрали, уроды косожопые». Я перевел, что месье благодарит господ за незабываемый вечер, но особенно, конечно, – прекрасную мадам Клодет. Супруга хозяина тут же пригласила нас провести уик-энд у них в поместье и порыбачить на прекрасной Луаре. Козлы расшаркались с благодарностью к месье инженеру за проведенное время и чудную компанию. Наш человек смотрел на французов через легкую дымку съеденных шестисот граммов коньяка «Деламан» особой выдержки. Вся гамма чувств, продиктованная практически украденным «Акаем», была написана на челе Петра.