– Ладно, – сказал он и добил успокоительное. – Учить еще меня будешь…

Света вышла. Ее идея господина мэра все же утешила, но только отчасти. Полностью змееподобные извивы неприятных подозрений его не отпустили, он был насторожен и немного растерян, словно у послушной доселе лошади, запряженной в его телегу, вдруг появились свои представления о цели путешествия.

Ошибка господина мэра, а точнее умов из «Полностроя», состояла в том, что они попытались применить плоды прогресса для консервации состояния дел. Прогресс штука живая, творческая и изобретательная. И его плоды – зараза такая! – имеют тенденцию пускать ростки в неожиданных направлениях и расцветать незнакомыми цветами. Именно из-за их новизны ты и не знаешь, что с ними делать. Рубишь отросток – они выпускают три новых, срываешь цветок – они отращивают шишки. И как из этого построить надежный забор?

Прогресс всегда идет быстрее, чем ты успеваешь от него огородиться, потому что им в охотку занимается много голов, а заборы строят только из-под палки. Прогресс рождается из врожденного человеческого желания заглянуть за горизонт, а причина возведения забора всегда наведенный снаружи страх. Где больше энтузиазма, а вслед за ним и изобретательности? Или как спросили бы в розоватой книжке – у кого больше удовольствия от мысленной картинки? У того, кто на ней ставит решетки и цементирует щели, или у того, кто получает лайки за свои достижения?

Откуда я знаю о телефонном разговоре господина мэра? У секретаря Светы есть подруги, которые сами по себе без всяких гаджетов являются социальной сетью со встроенным мессенджером. Фотографию по нему не перешлешь, но рассказы из жизни начальства распространяются моментально.

Вот чего я не знаю, так это как отреагировали в небольшом голландском стартапе, когда им пришел заказ сразу на двести с лишним тысяч чипов! Уверен, что кто-нибудь сказал по-голландски, разыскивая крохотное пятнышко со странным для него названием на гугл-карте:

– Кто бы знал, что эти русские такие дружные ребята! Хотят быть вместе целым городом!

Анатолий Антонович голландцев бы расстроил. Он не только не хотел быть рядом с кем-либо, но прямо наоборот занимался самоизоляцией. В частности, он не пошел на митинг, поскольку, разумеется, не верил в действенность всего этого кликушества – все важные вопросы решаются важными людьми безо всяких площадей и толп. Однако тихо булькающее общее беспокойство постоянно производило пары раздражения, которые начали собираться в полостях организма и давить изнутри наружу. Посетить митинг и просто поорать про наболевшее – не такой уж плохой способ стравить давление.

Тем не менее он хорошо помнил про то, что «сейчас не время бузить», и был с этим согласен.

Кроме того, ему и без митингов было чем заняться – нужно было срочно изыскивать материалы для новой набережной у Экотауна. Полностроевцы вот-вот подпишут контракт, а дальше начнется обычное: «Давай быстрее, все должно быть готово вчера!» Нужно было подобрать опалубки и сваи, договориться об аренде кое-какой техники и доставке песка, перераспределить собственных людей и нанять временных – хлопот хватало. Анатолий Антонович даже испытывал от этого определенное удовольствие. Во всяком случае, решать надо было вполне конкретные и понятные вопросы, которые можно было выразить в суммах, метрах или тоннах. Это он умел и даже любил делать. Никаких там туманных и аморфных штучек вроде какой-нибудь «порядочности». Ближе к вечеру Анатолий чувствовал себя уже почти совсем хорошо, но тут ему позвонили.

– Толик, – спросили его жестким голосом, – ты совсем потерял способность к адекватной оценке обстоятельств из-за временного помрачения рассудка?